Дуринк и Неклан

I Cкорбь охватила лучанскую землю. Словно тяжелая, мрачная тень легла она на все племя лучанское. Не было рода, не было семьи, где не оплакивали бы мертвецов. С плачем и рыданиями вспоминали Турское поле, на котором полегли сильнейшие и храбрейшие лучанские мужи. Все сокрушались о них, и особенно о том, что тела их не преданы сожжению, а остались на поле битвы, в добычу хищникам.

К горю присоединился страх. Разнеслась весть, что чехи двинулись с Турской равнины и уже перешли границы. Люди от границы бежали в глубь земли, в крепости и леса, и рассказывали, что чехи собираются мстить всему племени.

Речь эта не была сказана на ветер или только для устрашения. О том свидетельствовали днем черные столбы дыма, а ночью зловещее зарево, озарявшее небеса на далекое расстояние. Горели селения, поля с богатою жатвою представляли огненное море, и ветер разносил смрадный запах дыма даже до дальнейших концов края.

Ждать помощи было неоткуда. Сила лучанская лежала на Турском поле. А неприятель быстро наступал и забирал округ за округом.

Всюду молили о милосердии, молили униженно и сдавались пражскому князю.

Князь мстил жестоко, разрушал города и приказывал жечь их. Пал таким образом Властиславов град, крепкое гнездо за Огаркой. Но сына Властиславова там, однако, не оказалось.

Услужливые люди сообщили Неклану, что мальчик скрывается в хижине старой женщины, у реки, между скал. Неклан послал за ним вооруженных воинов, и два дня спустя единственный сын Властислава, бедный маленький сиротка, стоял уже перед грозным князем-победителем.

Это было прелестное пятилетнее дитя с длинными шелковистыми кудрями, которые скоро должны были идти под постриг.

Беззаботно, не сознавая своего несчастья, предстал мальчик перед лицом врага отца своего, вскинул на него свои ясные невинные глазки и поклонился, как его учили.

И сжалился над ним Неклан. Тронутый его молодостью, несчастной судьбой и прелестным личиком, Неклан ничем его не обидел; не взял даже в заложники. Он оставил его в родной земле и велел выстроить ему град, чтобы сын воеводы имел достойное местожительство. Град, названный Драгуш, поставили на берегу нарочно на ровном и открытом месте, чтобы он не мог стать оплотом враждебному племени.

Вернувшись в Прагу со славою и богатою добычею, Неклан принес благодарственные жертвы милостивым богам, даровавшим ему победу. Тот враг, о котором он не мог думать без страха ни днем ни ночью, ни утром ни вечером, и даже на ложе кошмар душил его и сон бежал от глаз,- этот грозный враг был побежден и уничтожен.

Итак, гордое племя лучан было сокрушено, а тот, которому надлежало со временем господствовать над ним, Збислав, сын Властислава, жил тихо в своем Драгуше на попечении воспитателя Дуринка, родом серба, пользовавшегося при жизни Властислава полным его доверием.

Неклан доверился ему, оставив на попечение его Збислава и Дра-гуш-град.

Минуло лето, прошла осень, и настала зима, первая зима после турской битвы и смерти Властислава. Дни сократились и стали пасмурны. Пасмурна стала и мысль Дуринка. Тревожно ходил он по замку, словно нигде не находил себе места.

Недобрая мысль закралась ему в голову и преследовала его как тень, не давая покоя. Честолюбие и алчность внушили ее. Словно внутренний голос шептал ему: "Убей этого ребенка, убей. Неклан не может быть покоен, пока жив сын Властислава. Удали вражеское отродье, угодишь пражскому князю, и он щедро наградит тебя. Град, которым ты теперь управляешь, будет твой, и окрестный край тоже. Окажешь князю неоценимую услугу, если навсегда избавишь его от этого ребенка".

Так усердно нашептывал ему бес, так упорно сверлила кровавая мысль ему мозг, что он не в состоянии был отогнать ее. Все чаще и чаще она осаждала его, в особенности когда он оставался один. В зимние сумерки, сидя с Збиславом у пылающего камина, он вдруг устремлял на него из-под нависших бровей недобрый взгляд. Ребенок дивился, что такое сделалось с его воспитателем и почему он на него так странно смотрит.

Но стоило Дуринку опомниться и, погладив русокудрую головку, сказать ласковое слово, мальчик тотчас же успокаивался.

Однажды Дуринк ласково позвал Збислава и предложил ему идти с ним на реку ловить рыбок.

Быстро собрался мальчик, надел тулупчик, меховую шапочку и выбежал на улицу.

Затаив недобрые мысли, Дуринк взял топор, как бы для того, чтобы прорубить лед. Збислав весело прыгал около него. Шли к реке тропинкой, вытоптанной в снегу. Было ясно и морозно; кругом - тихо и пустынно.

Неподвижно стояли на берегу старые вербы, клены и мрачные косматые ольхи с оголенными ветвями. Кое-где торчали на них маленькие шишечки, которых много валялось на снегу, сверкавшем на солнце тысячью брильянтов.

Высокая поблекшая трава и кусты тоже покрыты были морозными иглами.

Река, скованная льдом, безмолвствовала. На ее зеленоватом льду белели комья снега, похожие на пышные купавки, украшающие ее воды летом.

Збислав сбежал на лед и хотел перебежать на другой берег, но воспитатель остановил его.

- Погоди, вырубим сперва прорубь.

Мальчик остановился и с любопытством стал следить за каждым ударом топора. Лед трещал, рассыпался и с шумом отлетал в сторону. Наконец зачернела вода. В широкую прорубь ее хорошо было видно. Тогда Дуринк ласково сказал:

- Ах, миленький мой! Полюбуйся-ка на рыбок. Вон как они плавают под водою. Ой, сколько их тут; просто кишмя кишат.

И доверчивый ребенок, ничего не подозревая, побежал к проруби, встал на колени и, упершись ручонками в лед, стал всматриваться в воду. Кудрявая головка нагнулась, и тонкой белой шейки коснулось лезвие топора...Кровь брызнула ручьем и обагрила чистый лед и девственный снег. Отбросив топор, Дуринк вынул нож и, докончив свое гнусное дело, быстро удалился.

Деревья уже закутались вечернею мглою, но на стволах горел еще последний луч заходящего солнца, когда случайные прохожие наткнулись на тело ребенка без головы. По тулупчику и шапке, отлетевшей прочь, они признали своего княжича. С горьким плачем взяли они тело и отнесли в городок.

Тотчас же стали разыскивать Дуринка, но оказалось, что он только что велел оседлать коня и уехал; никто не знал, куда и зачем.

II Дуринк поехал прямо в Пражский град. Неклан с лехами и старостами сидели в совете. Дуринк, желая перед всеми похвастаться своей удалью, не стал дожидаться конца; вошел, поклонился, и, когда князь упрекнул его в самовольном вторжении, он заявил в присутствии всех:

- Служил я верно лучанскому воеводе, но тебе, князь, хочу послужить еще лучше. Знай, что ударом топора я достиг того, что ты можешь спать спокойно. Тебе известно, что тот, кто не хочет пожара, должен гасить искры. Вот эту-то искорку я и погасил, чтобы ты был навсегда обеспечен от пожара.

Вытащив из-под полы узелок и развязав его, Дуринк достал детскую головку, которая выглядела как живая, только что не говорила. Положив ее на стол перед князем и лехами, он воскликнул:

- Вот он, мститель за кровь отцовскую, лежит перед тобою пораженный.

Став мужем, он искал бы твоей погибели, а теперь - он безвреден!..

Князь вздрогнул и отвернулся. Вздрогнули и лехи. Крики ужаса, негодования и презрения огласили палату. Князь встал. Лицо его пылало гневом, глаза горели.

- Возьми долой с очей наших свой страшный дар, негодяй! - крикнул он.- Кому хотел услужить ты? Мне? Неужели ты думаешь, что я не сумел бы совершить того, что ты теперь сделал? Но я бы сгубил своего врага, а ты - господина, сына своего благодетеля! Неблагодарный! Не губить велел я тебе ребенка, а охранять и беречь. Ты ожидаешь награды? Да будет по желанию твоему. Предлагаю тебе три рода смерти: выбирай любую. Или ты бросишься с высокой скалы головой вниз, или повесишься на любом дереве, или пронзишь себя собственным мечом.

Бледнее снега выслушал Дуринк княжеский приговор. Опустив голову и глаза долу, он вышел, дрожа, из палаты со вздохом:

- Вот беда, не ждал я такого. Беда.

Но никто не жалел его. И ушел Дуринк из Праги и на ольхе, стоявшей у дороги, повесился.

С тех пор ольха, сколько она простояла, называлась Дуринкова ольха.

III С давних пор зеленела На Скалках против Вышеграда священная роща. В глубине этой рощи, в тени деревьев, стоял на камне обросший мхом идол - мрачная богиня Морана, богиня страшная, уносившая людей за грань земного бытия. Рощу окружали мрачные владения Мораны - поля успокоения.

Несчетные могилы над пеплом усопших поднимались здесь из высокой травы.

Пониже, на склоне, близ потока Ботича, осененного густолиственными деревьями, находилось кладбище поменьше, для погребения лиц знатного рода.

В тени вековых деревьев, в могилах, обложенных камнями, под высокою насыпью, почивал прах воевод чешской земли. Мудрый Пршемысл, давший стране законы и уставы, был положен тут первый, а за ним все преемники его на престоле княжеском - Незамысл, Мната, Войен, Внислав, Кршесомысл.

Там же погребли Неклана, когда сердце его перестало биться.

Затем сошлись лехи и владыки родов в роще у Езерки, и выбрали себе князем Гостивита, и проводили его торжественно на Вышеград, где посадили на княжеский престол, и княжескую, некогда Пршемыслову, надели ему шапку на голову.

Когда же годы спустя преставился он, захоронили на нижнем кладбище возле предков.