Глава третья
- Зарубежное Финляндия
- Сказки
- Проза
В которой я запечатлел свой первый славный подвиг - спасение утопающей, его трагические последствия, некоторые свои мысли, а также дал описание повадок клипдасс
Зеленый приветливый лес остался позади. Все вокруг нас стало огромным и невиданным. По крутым склонам берегов с ревом и фырканьем рыскали неведомые страшные животные. К счастью, на борту нашего парохода было двое таких, на которых можно было положиться: я и Фредриксон. Юксаре ничего не принимал всерьез, а интересы Шнырька не простирались дальше его банки из-под кофе. Мы поставили ее на баке, и она мало-помалу стала просыхать на солнце. Но самого Шнырька нам так никогда и не удалось отмыть дочиста, и он навсегда приобрел слабый розоватый оттенок.
Конечно, у Фредриксона нашлась на борту золотая краска - меня бы удивило, если бы у него не оказалось такой жизненно необходимой вещи, - и мы украсили пароход моей золоченой луковицей.
Пароход медленно продвигался вперед. Я чаще всего сидел в навигационной каюте и, слегка пощелкивая по анероиду, с некоторым удивлением смотрел, как проплывают мимо берега. Иногда я выходят на капитанский мостик и бродил там в раздумье. Особенно нравилось мне думать о том, как поражена была бы Хемулиха, если б могла видеть меня, равноправного совладельца речного парохода, искателя приключений. По правде говоря, так ей и надо!
Однажды вечером мы вошли в глубокий пустынный застив.
- Не по душе мне этот залив, - заявил Юксаре. - Его вид вызывает Предчувствия.
- Предчувствия! - как-то странно произнес Фредриксон. - Племянник! Бросить якорь!
- Сейчас, сию минуту! - крикнул Шнырек и почему-то швырнул за борт огромную кастрюлю.
- Ты выбросил наш обед? - спросил я его.
- Какое несчастье! - воскликнул Шнырек. - Извините! В спешке так легко ошибиться! Я был ужасно взволнован... Ничего, вместо обеда получите желе - если только я его найду...
Все, что произошло, было в духе таких зверьков, как Шнырек.
А Юксаре, стоя у перил, блестящими глазами смотрел на берег.
Сумерки быстро опускались на гребни гор, которые ровными пустынными рядами уходили к горизонту.
- Ну как там твои Предчувствия? - спросил я.
- Тише! - прошептал Юксаре. - Я что-то слышу... Я навострил уши, но услышал лишь, как слабый прибрежный ветер свистит в мачтах "Морского оркестра".
- Ничего, кроме ветра, - сказал я. - Пойдем зажжем керосиновую лампу.
- Я нашел желе! - закричал вдруг Шнырек и выскочил из банки с мисочкой в лапках.
И вот тут-то вечернюю тишину прорезал одинокий протяжный и дикий вой, от которого шерсть на затылке встала у всех дыбом. Шнырек даже вскрикнул и выронил мисочку.
- Это Морра, - объяснил Юксаре. - Нынче ночью она поет свою охотничью песню.
- А она умеет плавать? - спросил я.
- Этого никто не знает, - ответил Фредриксон.
Морра охотилась в горах. Она страшно выла, и более дикого воя мне никогда не приводилось слышать. Вот вой стал стихать, потом вдруг приблизился к нам и наконец исчез...
Наступившая тишина была еще ужаснее. Мне показалось, что в свете восходящего месяца я вижу тень Морры, летящей над землей.
Потянуло холодом.
- Смотрите! - воскликнул Юксаре.
Кто-то примчался галопом на берег и стал в отчаянии метаться по нему.
- Вот этого, - мрачно изрек Фредриксон, - сейчас съедят.
- Только не на глазах у муми-тролля! - воскликнул я. - Я спасу его!
- Не успеешь, - охладил меня Фредриксон. Но я уже решился. Я влез на перила и торжественно произнес:
- Могилу безвестного искателя приключений не украшают венками, но вы хотя бы поставьте мне гранитный памятник с изображением двух плачущих Хемулих!
С этими словами я бросился в черную воду и нырнул под кастрюлю Шнырька. Кастрюля булькнула.
Бам! С достойным восхищения самообладанием вывалил я из нее жаркое. Затем быстро поплыл к берегу, подталкивая кастрюлю мордочкой.
- Наберитесь мужества! - кричал я. - К вам плывет Муми-тролль!
Где это видано, чтобы морры безнаказанно поедали кого им вздумается?
С вершины горного склона с грохотом сорвались камни. Охотничья песнь Морры снова смолкла, слышалось лишь жаркое пыхтенье - все ближе, ближе, ближе...
- Прыгай в кастрюлю! - крикнул я несчастной жертве.
И тут же что-то плюхнулось, а кастрюля по ручки погрузилась в воду. Кто-то цеплялся в темноте за мой хвост... Я поджал его... Ха!
Славный подвиг! Герой-одиночка! Началось историческое отступление к пароходу "Морской оркестр", где в тревожном ожидании томились мои друзья.
Спасенный был тяжел, очень тяжел. Но я плыл со скоростью ветра.
Под жалобный вой Морры, которая, стоя в одиночестве на берегу, выла от голода и злобы (как выяснилось, плавать она не умела), я одолел пролив, взобрался на борт, сполз на палубу, и, тяжело дыша, вытряхнул спасенного из кастрюли.
Фредриксон зажег керосиновую лампу - поглядеть, кого это я спас.
Я абсолютно уверен, что этот миг был одним из самых страшных моментов моей бурной молодости: передо мной на мокрой палубе сидела не кто иная, как Хемулиха! Как говорили в те времена - живая картина!
Я спас Хемулиху!
В первую минуту, испугавшись, я поднял хвост под углом в 45ь, но вспомнив, что я вольный муми-тролль, беззаботно сказал:
- Привет! Вот это да! Вот так неожиданность! Никогда бы не подумал!
- Не подумал о чем? - спросила Хемулиха, выбирая куски жаркого из своего зонтика.
- Не подумал бы, что спасу вас, тетенька! - взволнованно произнес я. - То есть что вы, тетенька, будете спасены мной. Получили ли вы, тетенька, мое прощальное письмо?
- Я тебе не тетенька! - буркнула Хемулиха. - И никакого письма я не получала. Ты, наверное, не наклеил на конверт марку. Или написал неправильный адрес. Или забыл отправить письмо. Если ты вообще умеешь писать... - И, поправив шляпку, снисходительно добавила: - Но зато ты умеешь плавать!
- Вы знакомы? - осторожно спросил Юксаре.
- Нет, - сказала Хемулиха. - Я тетка той Хемулихи. - И вдруг спросила: - Кто это размазал желе по всему полу? Эй ты, ушастый, подай-ка мне тряпку, я приберу.
Фредриксон (потому что имелся в виду он) бросился за тряпкой и принес пижаму Юксаре.
- Я ужасно сердита, - объяснила тетка Хемулихи, вытирая пижамой палубу. - А в таких случаях единственное что помогает - уборка.
Мы молча стояли за ее спиной.
- Ну разве я не говорил, что у меня - Предчувствие? - пробормотал Юксаре.
Тут тетка Хемулихи повернула к нему свою некрасивую морду и рявкнула:
- Молчать! Ты слишком мал, чтобы курить. Тебе надо пить молоко, это полезно, и тогда лапы не будут дрожать, морда не пожелтеет, а хвост не облысеет. - И, обращаясь к нам, добавила: - Повезло вам, что меня спасли. Теперь я наведу здесь порядок!
- Взгляну-ка на анероид! - заторопился вдруг Фредриксон и, юркнув в навигационную каюту, запер за собой дверь.
Но анероид, в страхе перед теткой Хемулихи, никак не мог показать правильное направление. Он исправился только после того, как кончилась эта история с клипдассами. Но об этом я расскажу ниже.
А у нас, увы, не осталось ни малейшей надежды избавиться от тетки Хемулихи, присутствия которой на корабле, по моему глубокому убеждению, никто из нас не заслужил.
- Про дальше я еще не успел написать, - обычным своим тоном сказал Муми-папа, вопросительно выглядывая из-за своих мемуаров.
- Знаешь что, - успокоил начинающего автора Муми-тролль, - я уже начинаю привыкать к тому, что ты употребляешь непонятные слова. А эта кастрюля, должно быть, была ужасно большая... А когда ты кончишь книгу, мы разбогатеем?
- Ужасно разбогатеем, - ответил Муми-папа.
- Надеюсь, мы разделим это богатство на всех? - спросил Снифф.
- Ведь ты же написал про моего папу - Шнырька? Ты его вывел в герои этой книги? Он ведь у тебя - главный?
- А я считаю, что главный герой - Юксаре, - сказал Снусмумрик.
- Это надо же, так поздно узнать, какой у тебя был замечательный папочка! И до чего приятно, что он похож на меня.
- Ваши несчастные папочки - только фон! - закричал Муми-тролль, слегка пнув лапой Сниффа. - Вы должны радоваться, что они вообще попали в книгу!
- Ты почему пнул меня? - заорал Снифф, ощетинив усы.
- Что тут делается? - Муми-мама выглянула из гостиной. - Вы чем-то расстроены?
- Папа читает вслух про свою жизнь, - объяснил Муми-тролль (подчеркнув слово "свою").
- Ну как, нравится? - спросила мама.
- Захватывающе!
- Ты совершенно прав, - мама улыбнулась сыну и сказала, обращаясь к папе: - Не читай только того, что может дать малышам неправильное представление об их родителях. Вместо этого говори:
"многоточие..." Дать тебе трубку?
- Не разрешай ему курить! - завопил Снифф. - Тетка Хемулихи говорила, что от курения начинают дрожать лапы, желтеет морда и лысеет хвост!
- Ну-ну, не огорчайся! - успокоила малыша Муми-мама. - Муми-папа курил всю свою жизнь и не пожелтел, не облысел, да и лапы у него не дрожат...
Она подала папе его пенковую трубку, отворила окна и, напевая, вышла на кухню - варить кофе.
В открытое окно веранды ворвался вечерний морской ветерок.
- Как же вы могли забыть про Шнырька, когда спускали пароход на воду? - упрекнул Муми-папу Снифф. - Навел он когда-нибудь порядок в своей пуговичной коллекции?
- Разумеется, он не раз наводил в ней порядок, - отвечал папа.
- И все время изобретал новую систему. Раскладывал пуговицы то по цвету или по величине, по форме или по материалу, а иногда в зависимости от того, насколько они ему нравились.
- Вот здорово! - мечтательно прошептал Снифф.
- Меня лично крайне огорчает то, что моему папаше измазали всю пижаму этим желе, - никак не мог успокоиться Снусмумрик. - В чем же он потом спал?
- В моих пижамах, - разъяснил Муми-папа, пуская большие клубы дыма в потолок.
Снифф зевнул:
- Может, на летучих мышей поохотимся?
- Давайте! - поддержал его Снусмумрик.
- Пока, папа! - сказал Муми-тролль. Оставшись один, Муми-папа, немного поразмыслив, принялся снова писать...
А что ему еще было делать в таком сплошном одиночестве?
На следующее утро тетка Хемулихи проснулась в зверски хорошем настроении. Разбудив нас в шесть часов, она протрубила:
- Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро! Возьмемся за дело!
Сначала небольшое состязание - штопаем носки: я только что заглянула в ваши ящики. Затем в награду за усердие несколько воспитательных игр.
Это так полезно. А что там у нас для укрепления здоровья?
- Кофе, - на всякий случай сказал Шнырек.
- Каша, - сказала тетка. - Кофе пьют только в старости и еще, если страдают трясучкой.
- А я знаю одного, который умер от каши, - пробормотал Юксаре.
- Она попала ему в горло, и он подавился.
- Любопытно, что бы сказали ваши папы и мамы, если б видели, что вы пьете кофе, - фырчала тетка Хемулихи. - Они бы заплакали! И вообще, как обстоит дело с вашим воспитанием? Вы воспитанны или нет? А может, вы так и родились трудновоспитуемыми?
- Я родился при самом необыкновенном сочетании звезд, - воспользовавшись паузой, вставил я. - Меня нашли в маленькой ракушке, дно которой было выстлано бархатом!
- Не желаю, чтобы меня воспитывали, - отчеканил Фредриксон. - Я - изобретатель и делаю, что хочу.
- Извините, - воскликнул Шнырек, - но мои папа и мама уже не смогут расплакаться. Они погибли во время генеральной уборки!
- Ха! - хмыкнул Юксаре, с угрожающим видом набивая свою трубку.
- Терпеть не могу распоряжений. Они напоминают мне о стороже.
Тетка Хемулихи нас рассматривала и потом объявила:
- С этого дня заботиться о вас буду я!
- Тетенька, не надо! - запротестовали мы хором. Но она, покачав головой, с непреклонным видом произнесла:
- Это мой Долг.
После этих страшных слов тетка исчезла, и, без сомнения, для того, чтобы выдумать еще какую-нибудь новую воспитательную чертовщину.
Невероятно жалея друг друга, мы заползли в палатку на корме.
- Клянусь своим хвостом - никогда и никого больше не буду спасать! - воскликнул я.
- Правильно, - одобрил Юксаре. - Эта тетка способна почти на все. В любой момент она может вышвырнуть мою трубку за борт или запрячь меня в работу! Она может придумать все что угодно!
- Может, вернется Морра, - с надеждой в голосе прошептал Шнырек. - Или кто-нибудь другой, кто будет так добр и съест ее?
Извините! Я нехорошо сказал?
- Пожалуй, - откликнулся Фредриксон, но немного погодя добавил:
- В этом, однако, что-то есть.
Мы погрузились в молчание, глубоко соболезнуя самим себе.
- Скорее бы стать взрослым! - размечтался я. - Взрослым и знаменитым! Тогда можно будет запросто справиться с этой теткой.
- А как стать знаменитым? - спросил меня Шнырек.
- По-моему, довольно легко! Нужно только сделать то, до чего никто другой еще не додумался... Или что-то старое вывернуть на новый лад...
- Что, например? - полюбопытствовал Юксаре.
- Например, летающий речной пароход, - пробормотал Фредриксон, и его маленькие глазки засветились.
- Не думаю, что быть знаменитым приятно, - размышлял вслух Юксаре. - Может, только в самом начале, а потом это становится совершенно обычным, а под конец от знаменитости голова кругом идет, точь-в-точь как бывает, если долго катаешься на карусели.
- А что такое карусель? - спросил я.
- Машина, - сразу оживился Фредриксон. - Вот так она работает.
- И он достал ручку и бумагу.
Меня никогда не переставала удивлять преданность Фредриксона машинам. Они околдовали его. Я же, наоборот, ничего такого в них не находил. Водяное колесо - это еще куда ни шло, но даже обыкновенная застежка "молния" вызывает у меня недоверие. Юксаре знал одного, у которого брюки застегивались на "молнию". И вот однажды "молнию" заело, и она никогда больше не закрывалась. Вот ужас!
Я хотел было поделиться с друзьями своими размышлениями о застежках "молниях", но в этот самый момент мы услышали какой-то очень странный звук. Он напоминал глухое и отдаленное лязганье жестяной трубы. Нас это насторожило.
Фредриксон выглянул из палатки и мрачно произнес одно-единственное слово:
- Клипдассы!
Здесь необходимо кое-что объяснить. Пока мы обсуждали последние события, течение вынесло "Морской оркестр" в дельту реки, населенной клипдассами. Клипдассы - общительные животные, которые ненавидят одиночество. На речном дне они вырывают клыками каналы и образуют там, внизу, целые колонии. Их щупальцы оставляют после себя чуть клейкий след, из-за этого многие называют их клейкдассами и клейклапами.
Клипдассы чаще всего милы, но они беспрестанно грызут и кусают все подряд, все, что попадается им на глаза, особенно то, что они никогда прежде не видели. Кроме того, у клипдасс есть одна неприятная особенность: случается, что они откусывают чужой нос, если им кажется, что нос этот слишком велик. Теперь вам, надеюсь, понятно, почему мы так забеспокоились?
- Сиди в банке! - крикнул Фредриксон своему племяннику.
"Морской оркестр" застрял в целом море клипдасс. Угрожающе размахивая бакенбардами, они разглядывали нас своими круглыми голубыми глазками.
- Расступитесь, будьте так добры, - попросил Фредриксон.
Но клипдассы только теснее смыкали кольцо вокруг речного парохода, а некоторые уже начали вползать на борт. Когда первый из них вскарабкался на перила, за навигационной каютой появилась тетка Хемулихи.
- В чем дело? - завопила она. - Это еще что за типы? Вход абсолютно запрещен, я не могу допустить, чтобы эта пакость помешала нашим воспитательным мероприятиям!
- Не пугай их! Они рассердятся, - предупредил Фредриксон.
- Это я рассердилась! Вон! Вон отсюда! Прочь! - закричала тетка Хемулихи и принялась колотить клипдасс - тех, что поближе к ней, - по головам.
Клипдассы тотчас обратили взгляды на тетку Хемулихи.
Затихнувшее было глухое лязганье возобновилось с новой силой. И тут...
Все произошло с невероятной быстротой. Тысячи кишащих на палубе клипдасс ринулись через перила в воду, унося на своих спинках, будто на живом ковре, тетку Хемулихи. Дико крича и размахивая зонтиком, она перевалилась через поручни, и вся компания сгинула в неизвестности...
Снова все стало тихо и мирно. "Морской оркестр" поплыл дальше, словно ничего и не произошло.
- М-да... - протянул Юксаре и обратился ко мне: - Ты не собираешься снова ее спасать?
Рыцарские чувства призывали меня тотчас поспешить на выручку тетки Хемулихи, но мои дурные врожденные наклонности подсказывали: это ни к чему. И я пробормотал, что, дескать, уже слишком поздно. (Так оно, впрочем, и было.) - Вот и конец ей, - философски заметил Юксаре.
- Печальная история, - согласился я.
- Извините! Это я виноват? - спросил Шнырек. - Это я первый сказал: пусть кто-нибудь сжалится над нами и съест ее! А что, это дурно, что мы ни капельки не расстраиваемся? Никто ему не ответил.
Я спрашиваю вас, дорогие читатели, что бы вы сделали в таком щекотливом положении?
Ведь я уже спас эту тетку один раз, а морры куда хуже, чем клипдассы, которые, вообще говоря, довольно добрые... Может, это для тетки Хемулихи только небольшая перемена обстановки? Может, они ей только немного подгрызут физиономию и от этого вид у нее станет более приятный? Как вы думаете?
Что бы там ни было, солнце светило по-прежнему, а мы драили палубу (она стала совсем клейкой от нашествия клипдасс) и прихлебывали хороший черный кофе. "Морской оркестр" скользил среди бесчисленных островков.
- Им когда-нибудь будет конец? - спросил я. - Куда мы приплывем потом?
- Куда-нибудь... или так... никуда, - произнес Юксаре, набивая свою трубку. - И зачем? Ведь нам и здесь хорошо?
Не буду отрицать, что нам было хорошо, но я стремился дальше! Мне хотелось чего-нибудь новенького. Что угодно, но только пусть что-нибудь случится (конечно, кроме нашествия хемулей).
У меня было ужасное ощущение, что все великие приключения непрерывно случаются, сменяя друг друга, где-то там, где меня нет.
Необычайные приключения, которые никогда больше не повторятся. Я торопился, ужасно торопился! Стоя на носу, я нетерпеливо вглядывался в будущее, осваивая результаты Опыта, который успел уже приобрести. Их было пока семь. Вот какие:
1. Следи за тем, чтобы дети муми-троллей рождались в благоприятный с точки зрения астрологии момент, и обеспечь им романтическое вступление в мир. (Положительный пример: мой талант.
Отрицательный: хозяйственная сумка.) 2. Не рассказывай о хемулях тем, кто торопится. (Положительный пример: Фредриксон. Отрицательный: Ежиха.) 3. Никогда не знаешь, что может попасть в сеть! (Положительный пример: анероид Фредриксона.) 4. Никогда не крась вещи только потому, что у тебя осталась краска. (Отрицательный пример: банка Шнырька.) 5. Не бойся никого, даже если этот кто-то очень большой.
(Положительный пример: дронт Эдвард.) 6. Будь храбрым, даже если ты маленький. (Положительный пример:
я.) 7. Прежде чем кого-нибудь спасать, выясни, кого ты спасаешь!
(Отрицательный пример: тетка Хемулихи.) Пока я обдумывал все эти важные истины, пароход миновал последний островок; сердце внезапно подскочило у меня в груди, и я воскликнул:
- Фредриксон! Впереди - море!
Наконец Что-то случилось! Прямо передо мной - сверкающее, лазурное, сказочное море!
- Оно слишком большое! - захныкал Шнырек и заполз в свою банку.
- Извините, но у меня болят глаза, и я не знаю, что и думать!
- Зато оно голубое и мягкое! - закричал Юксаре. - Давайте поплывем туда и будем только спать, качаясь на волнах, и никогда никуда не вернемся...
- Как хатифнатты? - спросил Фредриксон.
- Кто, кто? - поинтересовался я.
- Хатифнатты, - повторил Фредриксон. - Они только и знают, что плывут да плывут... Нет им покоя.
- Вот именно! - обрадовался Юксаре. - И никогда не спят, они спать не могут. Они не могут даже говорить, они только стремятся доплыть до горизонта.
- И удалось это кому-нибудь из них? - полюбопытствовал я.
- Этого никто не знает, - пожал плечами Юксаре.
Мы встали на якорь у скалистого берега. Даже сегодня мурашки пробегают у меня по спине, когда я шепчу про себя: "Мы встали на якорь у скалистого берега... Впервые в жизни видел я рыжие скалы и прозрачных медуз; это удивительно маленькие, похожие на прозрачные зонтики существа, способные дышать и двигаться".
Мы вышли на берег - собирать ракушки. Хоть Фредриксон и уверял, он, мол, хочет обследовать место стоянки судна, что-то подсказывало мне: и он втайне заинтересовался ракушками. Прибрежные скалы перемежались с песчаными бережками, и камешки здесь лежали совершенно гладкие и круглые, как мячик, или вытянутые, как яйца.
Вода была такой чистой и прозрачной, что под ее зеленоватой толщей просматривалось волнистое песчаное дно. Скалы нагрелись от солнца. Ветер улегся, и на горизонте не было ничего, кроме светлой водной глади.
Огромный мир казался мне в ту пору беспредельным, а все маленькое куда более приятным, чем сейчас. Все маленькое было моим, не знаю, понятно ли вам, что я имею в виду... И как раз в эту минуту мне в голову пришла новая важная мысль.
Любовь муми-троллей к морю, должно быть, врожденная, и я с удовлетворением вижу, как она пробуждается и в моем сыне.
Но, дорогой читатель, согласитесь, что суша вызывает у нас еще более сильное восхищение.
Когда плывешь по морю, горизонт представляется бесконечным и непоколебимым. Нормальные же мумитролли больше всего любят переменчивое и причудливое, неожиданное и своеобразное: берег, который и земля и вода, солнечный заход, который и мрак и свет, и весну, которая и холод и тепло.
Но вот снова наступили сумерки. Они опустились совсем бесшумно, сгущались медленно и осторожно, чтобы у дня хватило времени устроиться на ночлег. Розоватый западный край неба с разбросанными по нему маленькими тучками был похож на взбитые сливки, и все это отражалось в воде. Море было блестящим, как зеркало, и не таило в себе никакой опасности.
- Видел ты когда-нибудь тучу близко? - спросил я Фредриксона.
- Да, - ответил он. - В книге.
- Мне кажется, она похожа на небесный мох, - заметил Юксаре.
Мы сидели на склоне горы. Приятно пахло водорослями и чем-то еще, должно быть, морем. Я чувствовал себя таким счастливым и даже не боялся, что это чувство исчезнет.
- Ты счастлив? - спросил я у Фредриксона.
- Здесь хорошо, - смущенно пробормотал Фредриксон (и я понял, что он тоже счастлив).
И тут мы увидели целую флотилию маленьких лодок. Легкие, как бабочки, они скользили по своему собственному отражению в воде. В лодках, тесно прижавшись друг к другу, молча сидели какие-то серовато-белые существа. Их было очень много, и они неотрывно глядели в море.
- Хатифнатты, - произнес Фредриксон. - Плывут с помощью электричества.
- Хатифнатты, - взволнованно прошептал я. - Те, что только и знают плыть да плыть и никогда никуда не приплывают...
- Они заряжаются во время грозы, - объяснял Фредриксон. - И тогда жгут, как крапива. И еще они ведут порочный образ жизни.
- Порочный образ жизни? - очень заинтересовался я. - Что это значит?
- Точно не знаю. Наверно, топчут чужие огороды и пьют пиво.
Мы долго глядели на хатифнаттов, уплывающих навстречу бесконечному горизонту. И у меня зародилось странное желание последовать за ними и тоже вести порочный образ жизни. Но вслух об этом я не сказал.
- Ну а завтра мы выйдем в открытое море? - внезапно спросил Юксаре.
Фредриксон взглянул на "Морской оркестр".
- Это же речной пароход, - с задумчивым видом сказал он. - Ходит на водяных колесах. Без парусов...
- Мы сыграем в орлянку, - сказал, поднявшись, Юксаре. - Шнырек, давай сюда пуговицу!
Шнырек, собиравший ракушки в прибрежной воде, пулей выскочил на берег и начал высыпать содержимое своих карманов.
- Одной пуговицы хватит, дорогой племянник!
- Пожалуйста! - обрадовался Шнырек. - Какую лучше, с двумя или с четырьмя дырочками? Костяную, плюшевую, деревянную, стеклянную, металлическую или перламутровую? Однотонную, пеструю, в крапинку, полосатую или клетчатую? Круглую, овальную, вогнутую, выпуклую, восьмиугольную или...
- Можно обыкновенную брючную, - остановил его Юксаре. - Ну, я бросаю. - И он закричал: - Орел! Уплываем в море! Что случилось?
- Дырочка сверху, - объяснил Шнырек и прижался носом к пуговице, чтобы получше разглядеть ее в сумерках.
- Ну! - сказал я. - Как она лежит?
В этот миг Шнырек взмахнул усами, и пуговица скользнула в горную расселину.
- Ай! Извините! - воскликнул Шнырек. - Хотите другую?
- Нет, - сказал Юксаре. - В "орел или решку" можно играть один раз. А теперь будь что будет, но я хочу спать.
Мы провели довольно мучительную ночь на борту парохода. Одеяло было неприятно клейким, словно измазанное патокой, дверные ручки - липкими; зубными щетками, домашними туфлями и вахтенным журналом Фредриксона пользоваться было нельзя!
- Племянник! - с упреком сказал он. - Это называется ты сегодня убирался?
- Извините! - воскликнул Шнырек. - Я вовсе не убирался!
- И в табаке полно мусора, - проворчал Юксаре, любивший курить в постели.
В общем, все было очень неприятно. Однако малопомалу мы успокоились и свернулись клубочками на менее клейких местах. Но всю ночь нам мешали странные звуки, которые, казалось, доносились из навигационной каюты.
Меня разбудил какой-то необычный и зловещий звон пароходного колокола.
- Вставайте! Вставайте и посмотрите! - кричал за дверью Шнырек.
- Кругом вода! Как величественно и пустынно! А я забыл на берегу самую лучшую свою тряпочку, которой вытирают перья!
Мы выскочили на палубу. "Морской оркестр" как ни в чем не бывало плыл по морю, лопастные колеса вертелись спокойно и уверенно, и было в этом какое-то таинственное очарование.
Даже сегодня я не могу понять, как это Фредриксону с помощью двух шестеренок удалось придать пароходу такой плавный и быстрый ход.
Однако любые предположения здесь все равно бесплодны. Если хатифнатт может передвигаться с помощью собственной наэлектризованности (которую некоторые называли тоской или беспокойством), то никого не должно удивлять, что кораблю достаточно двух шестеренок. Ну ладно, я оставляю эту тему и перехожу к Фредриксону, который, нахмурив лоб, разглядывал обрывок якорного каната.
- Как я зол, - бубнил он себе под нос. - Просто страшно зол.
Никогда так не злился. Его изгрызли!
Мы переглянулись.
- Ты ведь знаешь, какие у меня мелкие зубы, - сказал я.
- А я слишком ленив, чтобы перегрызть такой толстый канат, - заметил Юксаре.
- Я тоже не виноват! - завопил Шнырек, хотя оправдываться ему было совсем не за чем.. Никто никогда не слышал, чтобы он говорил неправду, даже если речь шла о его пуговичной коллекции (что достойно удивления, ведь он был настоящим коллекционером). Видно, у этого зверька было слишком мало фантазии.
И тут мы услышали легкое покашливание, а повернувшись, увидели очень маленького клипдасса. Он сидел под тентом и щурился.
- Вот как, - сказал Фредриксон. - Вот как?! - с ударением повторил он.
- У меня режутся зубки, - смущенно объяснил маленький Клипдасс.
- Мне просто необходимо что-нибудь грызть.
- Но почему именно якорный канат? - удивился Фредриксон.
- Я подумал, что он очень старый и не страшно, если я его перегрызу, - оправдывался Клипдасс.
- А что ты делаешь на борту? - спросил я.
- Не знаю, - откровенно признался Клипдасс. - Иногда меня осеняют разные идеи.
- А где же ты спрятался? - удивился Юксаре.
И тогда Клипдасс не по годам умно ответил:
- В вашей чудесной навигационной каюте! (Точно, навигационная каюта оказалась тоже клейкой.) - Послушай-ка, Клипдасс, что, по-твоему, скажет твоя мама, когда узнает, что ты сбежал? - спросил я.
- Наверно, будет плакать, - ответил Клипдасс, заканчивая эту удивительную беседу.