Старушка
- Зарубежное Италия
- Сказки
- Проза
Жила-была старушка, такая больная и убогая, что ей приходилось побираться, чтобы не умереть с голоду. Каждый Божий день в жалких лохмотьях, составлявших все ее богатство, брела она по улицам, сгорбившись и опираясь на клюку, и едва слышно причитала:
- Подайте бедной старушке! Подайте!
Она стучалась в двери и просила подаяние в магазинах и лавочках, на улице, и этого ей хватало дня на два.
Старушка брала кусочки хлеба, сыра, яблоко, пучок зелени, горстку орехов, фасоли или бобов - словом, все подряд. Если люди, из самых добрых побуждений, подавали ей монетку, она неизменно отказывалась:
- Нет-нет, благодарствуйте. Этого я не могу принять.
- Почему? Она же не фальшивая.
- Не могу, и все!
С этими словами старушка спешила прочь, словно монетка ее пугала.
Это было так странно, что некоторые пытались навязать ей монетку или хотя бы выяснить причину столь решительного отказа.
- Почему? Монетка же не фальшивая.
- Не могу, и все!
Никак не добиться было от нее другого ответа. Собрав подаяние, старушка возвращалась домой, если так можно назвать лачугу, где она жила, закрывала за собой дверь и не выходила до следующего дня, будто избегала света и воздуха. А ведь в погожие деньки крыша и стены ее лачуги были залиты солнцем. Соседки чуть свет выходили из домов, тут же, прямо на улице, шили, штопали, стряпали нехитрый обед на глиняных печках, судачили и не могли взять в толк, почему старушка-нищенка не выходит погреться на солнышке, оно лее даром светит; в ее-то норе воздух, должно быть, сырой и затхлый и от него наверняка кости ломит.
Соседки посылали своих сорванцов постучаться к ней:
- Кума, а, кума!
За дверью тихо, будто в доме ни души, а ведь все видели, как она вошла, сгорбившись и опираясь на клюку, с полным передником всякого добра.
- Кума, а, кума! Выходи погреться на солнышке!
И запускали в дверь камнями, чтобы вышло погромче, но в ответ ни звука, будто в доме ни души.
Соседки особенно сгорали от любопытства в те дни, когда старушка приносила много и на следующий день не выходила на улицу.
Они приходили к ее жилищу и стучались:
- Кума, а, кума! Не захворала ли? Не нужно ли чего?
И уходили обиженные. Это что же такое, старуха на них не обращает внимания. Хоть бы спасибо сказала, так нет же!
На следующее утро, когда она появлялась в лохмотьях, сгорбившись и опираясь на клюку, соседки укоряли:
- Мы тебя вчера звали-звали, думали, захворала.
- Я туга на ухо!
- Но сейчас-то ты хорошо слышишь!
- Слышу иль не слышу, слова летят на крышу!
- Что-что?
- Ничего... Подайте бедной старушке! Подайте!
И уходила прочь, сгорбившись и опираясь на клюку, а соседок еще пуще снедало любопытство и обида.
Никто не знал, кто она и откуда.
Давным-давно появилась она в селении. Все в тех лее лохмотьях, так лее горбилась и опиралась на клюку, такая лее седая и сморщенная. Она и сейчас все та же, будто годы и нищета над ней не властны.
Это лишь подогревало любопытство кумушек. Ведь многие, когда она пришла, были девчонками, в коротеньких платьицах, с косичками по плечам, а теперь вот и волосы у них поседели, и лица в морщинах, и зубы повыпадали, а эта старуха - скажите на милость! - нисколечко не изменилась.
- Кума, как это тебе удается? Ты больше не старишься.
- Я беру...
Последние слова она произнесла совсем неслышно.
- Как-как?
- Я беру...
Последние слова, как нарочно, она произнесла совсем неразборчиво.
Соседка, что выглядела старше ее, а на самом деле была куда мололее, заметила:
- Не иначе как мажется всякими мазями да притирками, вот и не стареет.
- Верно, верно, - вторили подруги.
- Давайте выломаем дверь, пока старуха побирается, и возьмем мазей да притирок.
Выламывать дверь не пришлось. В то утро старушка против обыкновения забыла ключ в двери. Самые храбрые просто вошли в лачугу, а три кумы сторожили за углом, чтобы предупредить, как только увидят старуху на улице.
Воздух в лачуге оказался не затхлым, а свежим и таким ароматным, что голова кружилась. И вовсе не сыро, а тепло и так хорошо! Стены выложены мхом, как бархатом, пол устлан измельченной соломой, и в ней так приятно утопают ноги! Нигде ни стула, ни стола, ни постели. В углу на полу две алюминиевые миски и два стеклянных стакана с каким-то питьем. Не вино, хоть и похоже.
- Сначала попробуй ты!
- Нет, ты, я после.
- Дайте я!
И третья кума отпила глоточек.
- Ох и вкуснота! - воскликнула она, облизывая губы.
Тогда другие тоже глотнули, и вдруг перед глазами у них все поплыло, а сами они сделались легкими, закружились суматошно в воздухе, зажужжали, забились головами о стены, словно мухи в закрытое окно, и никак не могут найти дверь. Наконец выскочили наружу, будто кто их пнул в спину, и дверь за ними захлопнулась. Смотрят на них кумушки, что стояли на страже.
- Ну как?
- Что - как?
- Нашли?
- Что нашли?
- Вы что, смеетесь?
- Это вы смеетесь!
Ничего они не помнили. Сцепились соседушки так, что хоть караул кричи; уж они молотили друг дружку кулаками, и за волосы таскали, и кусали, и царапали, а отчего да почему - сами не знали. В конце концов они остановились, посмотрели Друг на друга - и ну хохотать, потом, не сговариваясь, все разом приложили палец к носу - на улице появилась нищенка. Она шла сгорбившись, одной рукой опираясь на клюку, а другой придерживая доверху набитый передник.
- Ого, сколько добра! - воскликнула одна.
- Неужто все сама съешь, бабуся? - прибавила другая.
- Нет, поделюсь с той, которая этого не хочет.
- Я не хочу.
- А я и подавно.
- А я нисколечко.
И они окружили старушку, протягивая руки.
- Ну коли не хотите... И пошла прочь.
- Хотим! Хотим!
- Я же сказала: дам тому, кто не хочет.
И пошла дальше. Старушка была явно в хорошем настроении: никогда раньше не останавливалась она поболтать с соседками.
- Ну ладно, - уступила она. - Будь по-вашему. Поделюсь и с теми, кто хочет, и с теми, кто не хочет. - Бросила клюку наземь и свободной рукой стала шарить в переднике, приговаривая:
- Хочешь не хочешь, кушай, не волнуйся, а в чужое дело, будь добра, не суйся.
Это тебе...
Хочешь не хочешь, кушай, не волнуйся, а в чужое дело, будь добра, не суйся.
Это тебе...
И раздавала плюшки, конфеты, печенье, булочки.
Хочешь не хочешь, кушай, не волнуйся, а в чужое дело, будь добра, не суйся.
Это тебе. Все, больше нет. А теперь пропустите меня.
Не успела нищенка отойти, как соседушки затеяли перепалку:
- Покажи, что у тебя!
- Не тронь!
- Мое лучше!
- У-у, тебе досталось вкуснее!
И пока они так спорили да толкались, ста-рушкины подарки у них в руках поблекли, сморщились, съежились и, наконец, совсем исчезли. Остались на пальцах черные пятна, а сами они, как по команде, произнесли одна за другой:
- А в чужое дело, будь добра, не суйся.
И тут же остановились, с обидой глядя друг на Друга.
- Это ты мне? Смотрела бы лучше за собой!
- Ты на что намекаешь? Сама не суй нос не в свое дело!
- Я в чужие дела не лезу!
- Я тоже, если хочешь знать!
Еще чуть-чуть - и потасовки не миновать.
Ну не обидно ли, как ловко провела их стару-Однако шутки шутками, а стали они ее побаиваться.
И когда мальчишки швыряли камнями в ста-рушкину дверь: «Кума, эй, кума!», матери их одергивали:
- Оставьте бедняжку в покое!
И каждая, не спрашивая других, решила про себя: надо ее задобрить.
На следующее утро, рано-рано, еще нищенка не вышла побираться, перед ее дверью носом к носу столкнулись две соседки и смерили друг друга яростными взглядами.
- Что ты здесь делаешь, кумушка?
- То же, что и ты, голубушка!
- Я-то ничего не делаю.
- И я ничего.
- Ну, я пошла...
- А я остаюсь.
- Тогда я тоже останусь.
- Если это... из-за старухи, то давай договоримся.
- Давай. Что, если...
- Именно это я и хотела.
- Так я ж еще ничего не сказала.
- Я и так все поняла!
Когда же старушка открыла дверь, обе женщины отступили, не осмеливаясь даже пожелать ей доброго утра.
- Дуры мы, дуры! - подосадовала одна. - На что нам далась эта старуха!
- Верно, кума, На что она нам?
- И то сказать, иногда мне ее жаль.
- Вольно ж ей жить, ровно медведице в берлоге!
- Я чуть было не спросила, не нужно ли ей чего.
- Ой, и я тоже.
- Ну ее совсем!
- Ну ее совсем!
А на следующий день перед домом нищенки столкнулись четыре соседки.
- У тебя, кума, словно и забот нет!
- А ты здесь зачем в такую рань?
- Подышать свежим воздухом, пока солнце не взошло.
- И я тоже!
- Ия тоже!
- И я тоже!
- А старуха уже ушла?
- При чем здесь старуха? У меня свои дела.
- Значит, уходишь?
- Ага, тебе место уступаю.
- Мне? Вот еще!
Долго они огрызались да препирались. Ведь у всех четверых на уме было одно: ублажить старуху, но каждая считала, что она первая это придумала, а другие все делают ей назло.
Когда старушка открыла дверь, все четверо отступили, не осмеливаясь даже пожелать ей доброго утра.
Обитатели улицы чуть не лопнули от любопытства, когда узнали, что старуха смиренно принимает любое подаяние, но чуть ли не с гневом отвергает деньги. Однажды ближайшая соседка остановила ее, когда та возвращалась с передником, доверху наполненным хлебом, козьим сыром, яблоками, фасолью, чечевицей, горохом.
- Правда ли, кума, что ты не берешь денег? Почему?
- Деньгами сыт не будешь.
- Но на них можно купить еду.
- На что мне деньги? Вот смотри...
И показала передник, до того полный, что она едва удерживала его за кончики.
- Угощайся, если хочешь.
Каково же было изумление женщины: она хватала все подряд обеими руками, набивала свой передник, а в старухином между тем не убывало.
Женщина даже рот раскрыла. А передник ее стал таким тяжелым, таким тяжелым, что не удержишь. И вот досада - прямо на пороге дома руки ее выпустили кончики передника, и все посыпалось на землю. Бросилась она собирать, но тут со всей округи набежали куры, собаки, кошки, свиньи - и ну клевать, лакать, кусать, да так проворно, что и думать нечего бежать за метлой да разгонять дармоедов проклятых! В мгновение ока ни крошки на земле не осталось.
- Что случилось, кума? - спрашивают соседки.
- Кто-то держит кур да собак, а я их корми!
- Что такое? Что стряслось?
- Да что уж теперь! Идите себе с Богом. Она и слова никому не сказала: а вдруг им вздумается тоже спросить старуху: «Правда ли, кума, что ты денег не берешь?» Уж завтра она не оплошает, сама остановит нищенку и, как только та предложит, не будет набивать свой передник доверху, а только наполовину, и довольно.
Старуха же стала как будто избегать ее: уходит до света, возвращается затемно, когда соседка уже не ждет ее у дома и не греется на солнышке.
Между тем люди замечали, что старуха стала волочить ноги, горбиться больше прежнего и тяжелее опираться на клюку, хотя и лицо у нее не изменилось, и голос не ослаб.
И вот однажды увидели, что она остановилась прямо посреди улицы, тяжело дыша, не в силах сделать ни шагу.
К ней подбежали и загомонили разом:
- Что-нибудь нужно, кума?
- Мне нужны три работницы: одна - чтобы в доме прибирать, другая - стирать и гладить, третья - готовить обед и ужин и каждый вечер стелить постель.
- Ты что, шутишь, кума?
- Ничуть.
- А чем платить будешь, коли у тебя даже мелкой монетки нет?
- И-и, деньги что, их позови - они и прибегут.
Соседки переглядывались и потихоньку прыскали в ладонь.
- Бедняга, умом тронулась!
Тронулась не тронулась, а любопытство сильнее, стали они старушку подзуживать:
- Да где ж ты разместишь трех работниц, кума?
- У меня места и на шестерых довольно. Соседки снова - переглядываться да похохатывать.
- Только уговор, - прибавила старуха. - Пусть они живут у меня один год, один месяц и один день, из дома не выходят, с отцом-матерью не видятся.
- Я согласна прибирать в доме.
- Я - стирать и гладить.
- А я - готовить обед и ужин и каждый вечер стелить постель.
- Помните же: кто войдет в мой дом, не выйдет раньше, чем через один год, один месяц и один день.
- Да-да, кума, один год...
- Один месяц...
- И один день...
- Ну что ж, пошли.
Три женщины направились за ней, нисколько не сомневаясь, что все это причуды выжившей из ума старухи.
Подруги проводили их до двери лачуги, смеясь и притворно завидуя их удаче. Те тоже веселились:
- До встречи через один год...
- Один месяц...
- И один день!
Старуха вошла последней и затворила за собой дверь.
Соседки думали, что три подруги тут же выйдут обратно. Прошел час, два, и день прошел, и два дня, а о несчастных ни слуху ни духу.
- Что сделала с ними старая ведьма? Мыслимо ли жить в этой берлоге, в ней и одному-то повернуться негде!
В голове вертелась тысяча догадок, а некоторые даже завидовали трем работницам, да и как тут не завидовать: старуха на все вопросы неизменно отвечала:
- Едят, пьют, спят, лучшего не хотят.
- А чем занимаются?
- Одна в доме прибирает, другая стирает и гладит, третья готовит обед и ужин и каждый вечер стелит мне постель.
- А что лее ты лохмотья носишь, коли есть что надеть?
- Вы бы и рады были носить мои лохмотья! Пустите... Подайте бедной старушке! Подайте!
И уходила, сгорбившись и опираясь на клюку, а к полудню возвращалась, так же сгорбившись и так же опираясь на клюку, с таким нагруженным передником, что едва удерживала его за кончики.
«Вы бы и рады были носить мои лохмотья!» Что бы это значило? Соседки ломали себе голову, строили тысячу догадок, а старуха день ото дня казалась им все таинственнее.
До сих пор любопытство и слухи не шли дальше последнего поворота их улочки. Правда, все знали старушку-побирушку, принимавшую всякое подаяние, кроме монеток, но на эту ее странность никто не обращал внимания.
Однако день ото дня болтовня соседок стала возбуждать любопытство жителей селения, слухи разрастались, искажая события до неузнаваемости. Поговаривали уже, что в старухиной лачуге томятся тридцать работниц.
Живы ли, нет ли - поди узнай. И как это нищенка, живущая милостыней и наряженная в лохмотья, держит столько прислуги - и горничную, и повариху, и прачку?
Наконец эти разговоры да пересуды дошли до короля, королевы и королевича.
Два раза в неделю старуха имела обыкновение появляться у ворот королевского дворца или под окнами, если случайно замечала там королеву.
- Подайте бедной старушке! Подайте!
Король велел повару отдавать ей остатки вчерашнего обеда. Королева посылала служанку относить ей остатки вчерашнего ужина. Но когда король, королева и королевич услышали сплетни про старуху, та, будто почуяв, что ее начнут расспрашивать, не появлялась больше у королевского дворца.
Тогда король приказал своему офицеру:
- Найди старуху и приведи сюда!
Тот помчался прямиком к ее дому, но соседки сказали, что она куда-то ушла. Он стал расспрашивать прохожих:
- Не видели старуху, такую скрюченную, в лохмотьях, с клюкой?
- Только что свернула за угол. Поторопись, нагонишь в два счета.
Офицер свернул за угол - старухи нет.
- Не видели старуху, такую скрюченную, в лохмотьях? Она ходит с клюкой и побирается.
- Та, что денег не берет? Пошла по переулку направо. Поторопись, нагонишь в два счета.
Офицер вошел в переулок - старухи нет. Он - снова расспрашивать прохожих.
- А-а, старуха? Видел-видел, она вошла вон в ту подворотню. Поторопись и нагонишь.
И так два дня.
Король был вне себя от ярости, королева и королевич тоже.
На третий день офицер встал у лачуги нищенки и принялся ждать, когда та выйдет. Кумушки в лавочках и мастерских по всей улице прилипли к окнам и дверям поглазеть на королевского офицера.
- Не иначе как старуха что-нибудь натворила!
- Точно, если уж сам король ею занялся!
- Спорим, что не выйдет?
- Офицер короля - вот увидите - велит выломать дверь!
- А мы узнаем, что сталось с тремя несчастными!
- Ого, стучит в дверь третий раз.
- Наконец-то!
На пороге показалась старуха; она опиралась на клюку и, как всегда, была в лохмотьях.
- Кто стучит?
- Я, королевский офицер. Его Величество требует тебя в замок.
- Его Величество король знает, где я живу. Коли я ему понадобилась, пусть потрудится прийти сюда.
И захлопнула дверь прямо перед его носом. Офицер ушел, оскорбленный и разгневанный. Король, услышав ответ нищенки, приказал отряду солдат выломать дверь нахальной старухи и привести ее пред королевские очи, связанную по рукам и ногам. Кумушки в лавочках и мастерских по всей улице прилипли к окнам и дверям поглазеть, что будет.
- Что я говорила?! Выломают дверь.
- А мы узнаем, что сталось с тремя несчастными!
Солдаты били ломами и лопатами, но деревянная дверь, почти сгнившая от времени и сырости, не поддавалась, точно была из самой крепкой стали. Раз-два, взяли! - от ударов сыплются искры, а старухина дверь не поддается!
Солдаты устали, потом обливаются. Чуть отдохнут онемевшие руки, и снова - раз-два, взяли! От ударов искры сыплются, а старухина дверь не поддается.
Солдаты совсем выдохлись и вернулись во дворец тише воды, ниже травы.
Видит король, что они едва на ногах держатся от усталости, и приказал накормить их обедом, приготовленным для придворных, а сам думает, как бы ему отплатить старухе за оскорбление.
- Кто же она такая? Наверняка ведьма!
- Или фея! - вставил королевич.
- Фея - такая уродливая и грязная? Королева скорчила гримасу, словно ее тошнило.
- Нынче ночью мне приснился странный сон.
- Ах, королевич, не время рассказывать сны.
- Ваше Величество, мне приснилось, будто иду я по узенькой улочке и слышу - кто-то зовет: «Королевич! Королевич!» Оглядываюсь - вокруг ни душей. Иду дальше - и опять: «Королевич! Королевич!» Оглядываюсь - вокруг ни души. Наконец вдалеке замечаю огонек. Подхожу, смотрю... Ах, Ваше Величество! Комната вся из золота и бриллиантов, а на кровати спит девушка прекраснее солнца и светлее месяца! В ногах ее сидит старушка и приговаривает: «Придет, придет королевич!» И голос тот же, что звал: «Королевич! Королевич!» Ваше Величество, позвольте мне пойти к старухе. Что, если сон в руку?
В ответ король бросил на него гневный взгляд, таким же взглядом одарила наследника и королева, но королевич не пал духом. Он решил переодеться бедным крестьянином и пойти к старухе тайком от короля и королевы.
На следующее утро королевич вышел в сад и разыскал молодого парня, который помогал садовнику поливать клумбы.
- Давай меняться: я оденусь в твое платье, а ты - в мое.
- Ну, королевич! - и парень засмеялся.
- Да раздевайся же! Давай свое платье, бери мое.
- Ох, королевич! - и парень захохотал, думал, королевич шутит.
Хорошо же пришлось королевичу потрудиться, чтобы уговорить молодого садовника!
Королевич переоделся, вышел из дворца и поспешил к старухиной лачуге. Даже в бедном платье он был так хорош, что прохожие оглядывались на него. И конечно же, по всей улице, где жила старуха, из окон домов, лавочек и мастерских выглядывали соседки, едва услышав о красивом юноше.
Они рты поразевали, когда он постучал и дверь открылась. На пороге появилась старуха, взяла его за руку, провела в дом и закрыла дверь.
- Офицеру короля не открыла, а деревенскому парню - пожалуйста!
Это было неслыханно.
Кумушки допоздна караулили на улице, чтобы хорошенько порасспросить парня, как только тот выйдет.
Настал вечер, опустилась ночь; самые любопытные так и заснули стоя, прислонившись к стене и дрожа от холода. Напрасный труд! Рассвело, выглянуло солнышко, а пригожий крестьянин так и не вышел - ни утром, ни днем.
Одна кума, самая зловредная, побежала к королю. Стража у ворот не пускает. Во дворце переполох, король и королева все вверх дном подняли, ищут королевича. Стражники бегают сломя голову к воротам и обратно, а кума твердит свое:
- Мне к королю по важному делу.
- Ты что, не знаешь - королевич пропал! Кумушка сразу смекнула, что к чему.
- Я и пришла рассказать о королевиче. Привели ее к королю.
Как увидела она короля в мантии, в золотой короне, усыпанной самоцветами, со скипетром в руках, перепугалась, забормотала:
- Ваше Величество, офицеру не открывает, а деревенскому парню - пожалуйста... Я сама его видела... Высокий, светловолосый, молодой... Он постучал, и старуха тут лее открыла. За руку взяла... Вашему офицеру - нет, крестьянину - пожалуйста.
- При чем здесь королевич?
- Ваше Величество, офицеру - нет, крестьянину - полсалуйста. Наверно, это и был королевич.
- Королевич - крестьянин?
Если бы не заступилась королева, сидеть бы кумушке в подземелье: так разгневался король.
Молодой садовник, получив платье королевича, не осмелился надеть его. Он переоделся в свою старую одежду, а платье королевича завязал в узелок и закинул за стог сена.
Его нашел садовник и поспешил к королю.
Тогда король сказал:
- Может быть, эта женщина права. Королевич пошел к старухе, а чтобы его не узнали, переоделся крестьянином. Ну конечно же, это ведьма.
- Или фея, - поправила королева. - Я тоже начинаю в это верить.
- Что будем делать, Ваше Величество?
- Ждать, Ваше Величество.
- Что же, ждать так ждать. Глаза короля метали молнии.
Оставим их во дворце и посмотрим, что делает королевич.
Войдя в старухину лачугу, он с изумлением заметил, что на нем не крестьянская одежда, а камзол златотканой парчи, на голове у него шляпа с великолепными пушистыми перьями, на ногах - кожаные туфли, расшитые бриллиантами, а талия перехвачена сверкающим поясом, усыпанным драгоценными камнями. Даже в самые торжественные дни не появлялся он в королевских залах в таком пышном одеянии.
- Что ищешь, королевич, столь усердно?
- Сокровище, что ты здесь охраняешь.
- Нет у меня его, ошибся ты, наверно.
- Тогда не ты ль приснилась мне, что скажешь?
Каков вопрос, таков и ответ.
Старуха дотронулась концом клюки до передней стены, и в глаза королевичу брызнул ослепительный свет, льющийся по бесконечной галерее комнат, которая тянулась, насколько глаз хватал.
Явились три молодые женщины, одна другой краше.
- Я убираю. Рада служить.
- Я готовлю. Рада служить.
- Я стираю. Рада служить.
Королевич прошел мимо. Он словно бы очу-тился во вчерашнем сне и в нетерпении искал глазами красавицу, спящую на золотой постели, убранной бриллиантами. А старуха за ним.
- Что ищешь, королевич милосердный?
- Сокровище, что ты здесь охраняешь.
- Нет у меня его, ошибся ты, наверно.
- Тогда не ты ль приснилась мне, что скажешь?
Каков вопрос, таков ответ.
Вдруг потемнело. Через мгновение голубоватый свет осветил комнаты, и королевич очутился перед спящей красавицей - прекрасней солнца, нежнее месяца, но бесплотной, будто сотканной из света и воздуха.
- Вот сокровище, которое я искал! Красавица казалась к тому же отражением в зеркале.
Королевич обернулся - и что же?
Стоит перед ним старуха, а по ней будто волны ходят. Кожа на лице разглаживается, розовеет, волосы струятся и свиваются в локоны чистейшего золота, лохмотья, прикрывающие тело, превращаются в золотую и серебряную парчу и облегают стройный стан.
- Подайте бедной старушке! Подайте! - и протянула руку.
Потрясенный королевич снял с пальца самый красивый перстень и протянул ей.
Юная красавица презрительно отбросила перстень и снова:
- Подайте бедной старушке! Подайте! Королевич в растерянности снял с пальцев все свои перстни и положил на ее ладонь.
Юная красавица презрительно бросила их и снова:
- Подайте бедной старушке! Подайте!
У королевича сердце упало, и он начал отчаянно шарить в карманах. В одном нашел старую-престарую, потемневшую монетку. Несколько мгновений он колебался, стыдясь предложить ее, потом протянул красавице со словами:
- Солнышка ярче монетка удачи. Ясна месяца светлей дар, что всех наград милей.
- Спасибо, королевич! Теперь чары рассеялись.
И красавица прекраснее солнца и светлее месяца поцеловала старую монетку и спрятала ее на груди.
Явились три молодые женщины.
- Королевич, я убрала!
- Королевич, я приготовила!
- Королевич, я постирала!
Королевич был так потрясен всем происходящим, что не понимал, сон это или явь. Три женщины, не получив приказа, исчезли.
А он рассеянно слушал то, что долетало до его ушей. Это была история о фее, которая под видом бедной старушки попросила милостыню у королевны - еще маленькой девочки. Королевна в шутку подала ей старую-престарую, потемневшую монетку, а фея бросила ее девочке обратно и наложила на нее заклятие - жить побирушкой семьдесят лет, пока не явится королевич и не подарит ей такую же старую-престарую монетку. Но, побираясь, она не должна была принимать в подаяние ни единой монетки, не то - пусть не обольщается! - чары никогда не рассеются! Вот почему старушка неизменно отказывалась:
- Нет-нет, благодарствуйте. Этого я не могу принять.
- Почему? Монетка не фальшивая.
- Не могу, и все!
И спешила прочь, будто монетка ее пугала.
Теперь заклятие было снято, но, чтобы оно не вернулось, королевич вместе с королевной должны были пойти пешком к гроту злой феи, вырыть перед ним глубокую яму и зарыть старую-престарую монетку так, чтобы никто не видел - ни человек, ни зверь на земле, ни птица в небе. Так посоветовала добрая фея, крестная королевны, которая помогала ей.
- Пойдем же, нельзя терять ни минуты!
- Пойдем, - согласился королевич, все еще потрясенный.
И снова очутился в лачуге, одетый крестьянином, как и вошел, а перед ним, сгорбившись и опираясь на клюку, стояла старуха в лохмотьях.
Рано утром соседки увидели их на пороге.
- День добрый, кума! День добрый, куманек!
Соседки боялись их, потому и были учтивы.
Старуха и королевич направились в поле. Долго ли, коротко ли, пришли в лес, а в том лесу - ни тропиночки.
- Добрая фея, крестная моя, расчисти нам тропинку!
И ветви деревьев и кустарников раздвинулись, отступили перед старухой и королевичем.
Идут они, идут, вдруг на пути валуны - большие и маленькие, - сгрудились, пройти не дают.
- Добрая фея, крестная моя, расчисти нам дорогу!
И валуны, маленькие и большие, раздвинулись, откатились в стороны и пропустили старуху и королевича.
- Грот! Грот!
Они преклонили колена перед входом, наглухо заваленным глыбой, и начали копать. Подошел человек.
- Что вы тут делаете?
- Ничего, играем, землицу разгребаем.
- Хорошенькая игра! Ничего умнее не придумали?
Посмотрел-посмотрел и пошел прочь.
Потом появилась коза: она так блеяла, будто потеряла козленочка. Как ни гнал ее королевич, коза все возвращалась и блеяла, глядя на него.
В конце концов ушла. Но только королевич начал копать - летит орел, кружит над ними, грозно крича.
- Орел могучий, - позвала старуха, - там, дальше, ходит коза, не упусти добычу!
Орел, как будто понял, взмыл ввысь и улетел, а старуха и королевич начали поспешно копать. Вырыли яму, такую глубокую, что дна не достать.
Старуха вынула старую-престарую монетку и бросила на дно. Королевич засыпал яму землицей, а старуха разровняла землю руками и концом клюки. Королевич приладил сверху кусок дерна с сорняками. Теперь никто бы и не догадался, что здесь была яма.
И старуха с королевичем поспешили назад.
Соседки их ждали, стоя у окон и дверей домов лавочек и мастерских, и, едва их завидели, заулы бались:
- День добрый, кума! День добрый, куманек!
Соседки боялись их, потому и были учтивы.
Представьте же себе их изумление, когда следом за дворцовой охраной в сопровождении министров и придворных дам прибыли король и королева в парадных каретах и остановились перед дверью старухиной лачуги!
Кто их предупредил? Неизвестно...
Известно только, что королевич и уже не старуха, а прелестная королевна стали мужем и женой и жили долго и счастливо.
И мы живем - хлеб жуем.