Два брата

Бедной Саре трудно было воспитывать двух сыновей.

Вот уже скоро десять лет, как отец их умер. Мальчики тогда были еще совсем маленькими, приходилось тяжело работать, чтобы их прокормить. Сара уходила рано утром на рынок продавать яблоки и, когда зимой дул ветер, напрасно потуже затягивала красное кашне на шее и прятала закоченевшие пальцы в карманы толстого коричневого жакета: согревала ее только мысль о том, что на заработанные деньги, по крайней мере, можно посылать мальчиков в школу. Единственную радость приносила надежда, что Шломо и Йоселе вырастут хорошими евреями, образованными, учеными. Она была готова на любую, пусть самую трудную работу, только бы мальчики могли ходить в школу.

Шломо и Йоселе очень любили и друг друга, и маму тоже. Поэтому, когда пришло время покинуть местечко и перебраться в город, чтобы учиться в йешиве, расставание было тяжким. Сара приложила все усилия, чтобы они продолжали учиться. Близнецам исполнилось пятнадцать лет - пора поступать в йешиву. Она и так уже их очень задержала, но трудно, очень трудно оставаться одной, а еще труднее знать, что ее мальчики тоже будут одни, далеко от нее!

Шломо и Йоселе сложили вещи в чистенькие, но маленькие узелки: вещей было немного. В день отъезда Сара открыла шкаф и вынула очень красивую медную ханукию (ханукальный светильник) с двумя львами Иудеи по бокам.

- Нате, - сказала она, - это мое единственное богатство, я не хотела ее продавать, даже когда в доме совсем не было денег. Ее мне подарил мой отец. Возьмите эту ханукию и берегите.

Потом Сара им показала, что ее можно развинтить, чтоб удобнее было нести - ножку отдельно, верхние части, куда вставляют свечи, - отдельно. Мальчики положили в свои узелки каждый по одной части.

* * * Шломо и Йоселе стали лучшими учениками в йешиве. Трудно им приходилось одним, без денег, в большом городе, где они никого не знали, кроме своих соучеников. Они скучали по маме, часто думали о ней, вспоминали комнатушку, где становилось уютно, когда они там собирались все втроем. В такие минуты они смотрели на красивую медную ханукию, и им казалось, что они вдыхают немножко домашнего воздуха.

Из двух братьев, более практический ум был у Шломо. Йоселе вечно витал в облаках и закрывал толстые книги, по которым учился, только для того, чтобы над ними поразмыслить.

Покупки делал Шломо, пришивал оторвавшиеся пуговицы тоже он и вообще ведал материальной стороной их жизни. А Йоселе в часы отдыха рассказывал разные чудесные истории, за которыми они на время забывали свою бедность и скудное питание.

- Мы, кик две части нашей ханукии, - говаривал Йоселе, - ты, - обращался он к брату, - та часть, на которой она держится, а я - куда вставляют свечи. Верхняя часть не может держаться без нижней, а нижней без верхней нечего держать. Мы разные, но дополняем друг друга, как две части ханукии, составляющие одно целое.

* * * Следующий 1914 год был страшным: началась война. Немцы постепенно двигались к России, и население, обезумев от страха, бросилось бежать. А Шломо и Йоселе продолжали заниматься, надеясь скоро вернуться домой. Но однажды они узнали, что немцы стоят уже в нескольких километрах от города. Они испугались и тоже решили бежать.

- Скорей соберем вещички, - решил Шломо,- может, кто-нибудь согласится взять нас на телегу. Не забыть бы ханукию.

И чтобы удобней было нести, они ее развинтили.

- Бери-ка основание, - сказал Йоселе брату, - а я возьму верхнюю часть, каждый - что ему подходит.

В городе была всеобщая паника. Все пытались бежать. Поскольку у мальчиков не было вещей, их охотно согласились взять, но только по одному, а прибыв на место, они встретятся. Шломо уселся к старому шинкарю, а Йоселе - к какому-то богачу. С наступлением вечера кучера погнали лошадей на дорогу, запруженную людьми, которым не так повезло, как нашим мальчикам, и они, бедные, шли пешком. Когда же совсем стемнело, Шломо перестал видеть впереди повозку, в которой ехал Йоселе. Должно быть, она свернула на другую дорогу, а просить шинкаря вернуться невозможно - вот-вот нагонят немцы!

Так Шломо попал на север России, а Йоселе на юг. Ни найти друг друга, ни узнать что-нибудь о маме: война в разгаре, письма не доходят - лошади забраны в армию, и не на чем развозить почту.

Прошло много лет. Шломо уехал в Америку, узнав, что мама умерла там, в местечке. Он стал крупным издателем еврейских книг. Его глубокие познания в талмудической литературе в сочетании с практическим умом позволяли ему и отбирать стоящие произведения, и издавать их на выгодных условиях.

Много изданных им книг отсылалось в Эрец-Исраэль, и он мечтал когда-нибудь сам съездить посмотреть, как там евреи отстраивают эту древнюю страну.

Наконец, его мечта сбылась, и после долгого плавания пароход причалил в Хайфе. Шломо побывал в селениях, в городах, но больше всего ему нравилось по вечерам слушать учителя в одной йешиве, это напоминало ему о прошлом. Подошло время возвращаться в Америку, но он не мог отказать себе в удовольствии на прощанье отпраздновать Хануку на земле Израиля. Накануне праздника он отправился в знакомую ему йешиву. По дороге он смотрел, как все выставляют на окна ханукальные светильники, которые вечером нужно будет уже зажигать, и с еще более острой, чем обычно, болью подумал об отвинченной от ханукии подставке, которую всегда возил с собой в чемодане.

Придя в йешиву, он увидел еще молодого раввина, стоявшего к нему спиной и заканчивавшего урок. Перед ним, склонившись над толстыми книгами, сидели ученики, как двадцать лет назад сидел сам Шломо. Подойдя поближе, он заметил на столе раввина приготовленную к празднику медную ханукию, прикрепленную к деревянной ножке явно от другой ханукии. От изумления Шломо чуть не упал, а раввин, занятый своим делом, даже не заметил, как тот вошел. Не говоря ни слова, Шломо вынул из чемодана медную ножку и положил на стол рядом с ханукией. Раввин поднял глаза. Да, это был Йоселе. Две части ханукии нашли друг друга. Впервые за многие годы у Шломо и Йоселе была веселая Ханука.