Деревенская дурочка

У Панкрата-вдовца дочурка осталась. Лет пяти девчушка, Матренушка. Вот стали наши кумушки подговаривать Панкрата второй раз жениться. Да он и сам видел: девчонке материнская ласка нужна, да и дом без женского глазу не радует. Стал Панкрат присматриваться, есть ли где какая вдовица, все бы вдвоем полегче было. И присмотрел-таки! Маланья, что на выселках жила, тоже уж второй год, как овдовела. И девчушка у Маланьи была, одних годков с Матренкой, Фросенькой звали.

Посватался Панкрат честь по чести, Маланья долго думать не стала, согласилась.

Хорошо Панкрат с Маланьей зажили, дружно. Девчушки промеж собой сдружились, все одна за другой так и бегали, водой не разольешь. А вскоре и еще одна доченька народилась, Полинкой назвали. Жить бы теперь всем да радоваться, да беда, коли не в ворота, так под порог заползет!

Меньшая девчушка-то, Полинка, слабенькая да хворая уродилась: хроменькая, один глазок еле видит, а второй и вовсе кривой.

Как только отец с матерью ни старались, ничего сделать не смогли, никто Полюшку вылечить не взялся.

Поплакали, погоревали, да что теперь поделаешь? Работа ждать не любит, в деревне каждый час - год кормит.

Как подросла Полинка, так стала мать ее у окошка на лавку сажать. Сами в поле идут, а девчушка вроде как на хозяйстве. По правде-то сказать, девчушка к работе охочая была. Да только как ей работать? Шить-вышивать глаза не дают, прясть да ткать - силы в руках нет. Обед, разве, сготовит, да и того гляди, чугунок перевернет, не удержит. Далеко ли до беды, когда руки не слушаются!..

Мать украдкой поплачет, отец молчком повздыхает, а горше всех - самой Полинке. Сколько всего сделать хочется, а вот поди ж ты, не можется.

Вот раз сидит Полинка у окошечка. Лето жаркое выдалось, солнышко в самом зените. Вдруг слышит - позвал ее кто-то. Высунулась она, пригляделась, старушка, дряхлая совсем, с палкой, небось-ка, странница.

- Здравствуй, бабушка! - говорит Полинка.

- И тебе доброго здоровьичка, красавица! - поклонилась старушка.

- Эх, бабушка! - вздохнула Полинка, - Какая уж там я красавица! Тебе, должно быть, солнышко глаза слепит.

- Иии, милая! - отвечает старушка, - Уж сколько годков солнышко меня не слепит! В темноте я хожу, везде ее с собой ношу. Палка меня водит - куда стукнет, туда и я иду.

Подивилась Полинка: бабушка совсем сухонькая, старенькая, слепая, а сама - веселая, шутки шутит! Вон, ведь, как бывает!

- Нет ли у тебя, милая, хоть чего бы поесть, да водицы глоточек?

- Есть, бабушка, да только подать я тебе не могу, не серчай уж. Ты зайди в избу, возьми хлебушка, а водица - вон, в кадке у двери.

Странница зашла в избу, отломила кусочек хлеба, самый малюсенький, зачерпнула водицы, и говорит Полинке:

- Ты, милая, молись Богу. Чего можно управить - уж Он управит. А и чего нельзя управить, и то Господь может. Молись во всякое время, Он тебя и не оставит.

Сказала так старушка-странница, и пошла себе дальше, только палочка ее застучала. А у Полинки на душе так радостно и тихо стало, будто кто приласкал ее али похвалил.

Села она снова под окошечко, улыбается.

Вечером идут Панкрат с Маланьей с работы, а уж соседки подбежали, досказывают:

- К вашей-то богомолица приходила, да прямо в избу - шасть! Как есть полный подол добра и вынесла! А девка-то ваша - знай, лясы с ней точит! Вы бы в другой раз дверь-то на замок, а девку в сенцах бы заперли, а то так из-под нее и лавку вынесут!

Прибежали мать с отцом домой, смотрят: все на месте. Открыли печь - а уж там пирогов!..

- Откуда же это? - спрашивает мать, - Не пекла я! Али принес кто-то?

Рассказала Полинка про бабушку-богомолицу, а только утаила, что та ей молиться велела во всякое время.

Как подросла Полинка, смастерил ей отец костылек, чтоб ходить полегче было. Уж так Полинка обрадовалась, что и сказать нельзя!

- Вот как иду, так и кажется, что сейчас полетела бы!

Фрося с Матрешей, знай, посмеиваются:

- Экая ты! Два шажочка сделала, уж и полетела! Смотри, как бы не в лужу носом!

- А хоть бы и в лужу, - отвечает Полинка, - Всякому своя дорога.

Смеются Фрося с Матрешей, да и другие ребятишки посмеиваюся, разные обидные слова вслед кричат:

- Полька хромая,

Горбатая, кривая!

Полька по полю скакала

И клюку свою сломала.

А Полинка ходит потихоньку, и все ей в радость. Так и стали звать ее на деревне дурочкой. Умному-то с чего бы радоваться без причины, когда забот столько, что только успевай поворачиваться!

Фрося с Матрешей и те отцу с матерью попеняли:

- Вольно ей без работы бродить по целым дням! Не понукаете вы ее, жалеете, а как жить-то она будет? Нешто нам такой крест на себе всю жизнь тащить?

Хотели, было, отец с матерью рассердиться, да только вздохнули. Уж они и сами о том думали, сами хотели дочек просить, чтоб Полюшку после их смерти одну не бросали, а после такого и язык-то не повернулся.

А в другой день матушка вернулась домой, села на лавку и заплакала. Стали к ней с расспросами приставать, а она молчит, сказать не хочет, отмахивается только. А как тут расскажешь, когда подошла к ней соседка у колодца, головой покачала да и говорит:

- Хоть бы уж Господь пожалел тебя, Маланья, да прибрал бы поскорей твою девку. Сколько ж можно такой груз волочь - дурная да хворая!

Так от матери ничего и не добились.

А Полинка вечерком подошла, погладила мать по голове и говорит:

- Ты, матушка, не плачь. Господь глупых речей не слушает, и ты не слушай. У Него о каждом из нас свой промысл. Неужто, думаешь, из-за худых слов Он свое промышление о нас изменит?

Маланья удивилась: откуда было Полюшке о том разговоре узнать? А та обняла ее и ласково так сказала:

- Вы с тятей не печалуйтесь обо мне, Фросю с Матреной не браните. Вы не глядите, что я с костыльком хожу. Я, матушка, крепенько стою.

- Вот тебе и дурочка. - шепнула Маланья Панкрату. - Полюшке-то нашей, видать, иной разум дан.

Вот время подошло, Матренушка с Фросенькой заневестились. Раз пристали они к отцу с матерью, чтоб позволили им посиделки вечерком устроить. Как в таком деле отказать?

- Только как же мы, матушка, у нас соберемся-то? - жалуется Фросенька.

- А что такое?

- Да ведь надобно Полюшку хоть в чуланчике закрыть, ведь она все веселье нам испортит!

- Да ты что такое говоришь-то? - заругалась Маланья, - Полюшка - сестрица твоя! Коли всем у нас дома гулять, так и Полюшка с вами!

Тогда Матренушка к отцу пристала:

- Тять, а, тять! Ведь я постарше Фроси буду, мне первой положено замуж выходить, так?

- Так, - соглашается отец, - Ты, хоть и годком всего, а все ж постарше.

- А, ну, как парни наши из-за Полюшки станут наш дом стороной обходить, а?

- Ты к чему это клонишь, не пойму я? - рассердился Панкрат. - Коли сыщется тебе добрый человек, так и с Богом! А такого, что дом десятой дорогой обходит, я и сам с порога вожжами спущу!

Видят сестрицы, что у отца с матерью разговор короткий, стали к Полюшке подступаться:

- Поль, а, Поль! Ну, что тебе, дурочке, за интерес-то с нами? Вот посидела б ты в чуланчике за занавесочкой, а?

- Что это вы, сестрицы? - говорит Полюшка, а у самой глаза смеются, - Али боитесь, что женихов ваших сманю?

- Вот народилась-то ты глупая! - сердятся сестрицы, - Да ведь ты еще и годками не невеста, рано тебе! А мы тебе подарочек дадим: косыночку вот, и бусики.

- Хорошо, - согласилась Полюшка, - Посижу я в чуланчике, раз уж так вы меня просите. Да вы не бойтесь, будут вам женихи хорошие! Только вот...

- Так посидишь, да? - перебивает Матреша. - Ты, смотри, молчком сиди! На, забирай подарочки. Сама еще платочек-то не носила.

- Вот его и надень! - улыбнулась Полюшка, - Мне не надо. Наряжайтесь, сестрицы, ваш праздник сегодня!

Как условились, так и сделали. Полюшка в чуланчике просидела, радовалась, что другим хорошо да весело.

А только с тех посиделок пошло так: на Фросеньку все парни заглядываться стали, а на Матрешу почти никто и не смотрит. И не хуже-то она Фроси, а даже еще и краше будет, а вот поди ж ты.

Однажды пришел отец домой да и говорит с порога:

- Ну, Маланьюшка, скоро и нам к свадьбе готовиться! - подмигнул жене, - Дочку-то нашу сватают!

- Меня? - обмерла Матреша.

- Не тебя покамест, а Фросю. - говорит Панкрат. - Кузьма сватает, кузнецов сын. Кузнец - мой приятель старинный, семья у них хорошая, сами знаете.

Фрося зарделась, а Матреша вдруг как топнет ногой, да как закричит:

- Не бывать тому! Где это видано, чтобы младшая сестра вперед старшей замуж шла?

Стали отец с матерью ее уговаривать, а Матреша ни в какую. Слезы - рекой, насилу успокоили. Сговорились, что подождут Кузьма с Фросей до тех пор, пока Матреша замуж выйдет.

Вот времечко идет, а никто к Матреше не сватается. Уж она и на все посиделки-гулянки бегает, и наряжается, а дело стоит. Стала ночами плакать, да и днем все больше молчит да хмурится.

Фросенька тоже загрустила: сколько ж им с Кузьмой ждать-то можно? Год прождали, второй... Да и люди уже всякое поговаривать стали. Кто говорит, мол, Панкрат с Маланьей за девкой приданого не приготовили, вот Кузьма и не берет ее. Кто говорит, что это Кузьма хворый, вот и не хотят за него Фроську отдавать. Людям-то вольно болтать!

Кузнец как-то раз зашел да и говорит:

- Вы не гневайтесь, а либо уж по осени молодых венчаем, либо это дело к стороне. Негоже так жизнь начинать.

Фрося в слезы, Матреша в слезы, мать в слезы - кругом неладно. Только Полюшка все так же ко всем приветлива да спокойна.

Панкрат как-то и говорит Маланье:

- Погляжу я, мать, на нашу Полинку, так и на душе светлее. Уж не знаю, с чего, а только так оно.

Раз вечерком Полюшка улучила минутку, когда мать в избе одна осталась, и говорит ей тихонечко:

- Надо, матушка, Фросю замуж отпускать. Как только Фрося повенчается, так и Матрешу счастье найдет.

- Ой ли? - покачала головой Маланья, - Боюсь я чего-то, Полюшка...

- Не бойся, матушка. Выдавайте Фросю замуж.

Тут дверь распахнулась, вбежала Матреша:

- Ух, и подлая же ты, Полька! - кричит, - Все я слышала! За Фроську горой стоишь, а обо мне и дела нет! Была бы жива моя матушка родная, век бы со мной такого сраму не приключилось! Зачем только тятька женился в другой раз? Вот и наказал его Господь, дал дочку кривую да дурковатую!

Маланья на лавку осела, а Полюшка заговорила, голосок будто сталью зазвенел:

- Не слыхал тебя Господь, Матреша, и мы тебя не слыхали. Ты вот меня не дослушала перед посиделками, и сейчас шумишь. В горячке ты. Выпей водицы, очувствуйся да молись Богу. Будет тебе счастье, как и сестрице.

- Нет у меня сестрицы! - еще пуще голосит Матреша, - Одна я была у матушки! И ты мне никто, горбунья проклятая! На что ты только народилась?

Выскочила Матреша из избы и побежала, куда глаза глядят.

- Не сказывай отцу-то, доченька... - шепчет мать.

- Не скажу. - говорит Полюшка. - А вы готовьте свадьбу Фросеньке.

Наконец, обвенчали Кузьму с Фросей, ушла молодая к мужу в дом жить. А Матреша день ото дня мрачнеть стала. Какая-то думка у нее на сердце, а сказать не хочет.

Раз собрались мать с отцом в город, и Матреша с ними. Сели все в телегу, а на краю деревни Матреша вдруг соскочила да и говорит:

- Я, тятя, лучше не поеду. Позабыла я, что к Фросеньке зайти обещалась. Давно мы уговорились, да все у меня обида в душе жила. А сейчас вот полегче мне стало, пойду сестрицу навещу.

- Что ж, - говорит Панкрат, - это дело доброе. Ни к чему вам браниться попусту, живите в мире. Ступай к Фросе, да кузнецу кланяйся от нас.

Поехали Панкрат с Маланьей, а Матреша назад в деревню побежала.

Да только не к Фросеньке, а к родному дому, где Полюшка осталась.

А Полюшка, как уехали все, взяла свой костылек, и пошла к речке. Речка не широкая была, а зато быстрая. А уж под мостком такая быстрина, что частенько оттуда ребятишек гоняли: боялись, что сядут рыбу удить, да не ровен час, кто в воду свалится.

Села Полюшка поодаль на бережок. Вода пенится, шумит. Слушает она, и взгрустнулось ей вдруг так, как никогда не грустилось!

Вот и река свою силу имеет, маленькая, а бурная да быстрая. Вот бы так же пробежаться по лугу, да была бы сила в руках, а то ходи так вот, с палкой-то, слушай от людей обидные речи... Кто смеётся, а кто остановится с ней поговорить, так как с дитем неразумным толкует, будто и есть она дурочка деревенская... Эх, все-то и всех умом понять можно, а душа ведь по-своему чувствует, ей от несправедливости больно да и все тут!

Вспомнила Полюшка бабушку-странницу, что ее молиться научила. В чем душа держалась, а она веселая да смешливая! А, поди-ка, и ей нелегко было. Вот бы тоже так уметь: молиться да радоваться всякому дню! Раздумалась так Полюшка, всплакнула даже тихонько.

А Матреша бежит домой, да чтоб не видали ее в деревне, решила в обход, через мостки. Только ступила она на мосточки, как проломилась под ней доска подгнившая, и ухнула Матреша в самую быстрину! Только и успела, что за балку ухватиться да крикнуть:

- Спасите!..

Держится Матреша, а вода вокруг нее пенится, того и гляди сорвет с места, как щепку закружит, и поминай, как звали! Страх напал на Матрешу. Место тут, конечно, хожалое было, а всеж не такое, чтоб народ все время толокся. Ну, как не услышит никто?..

Только так подумала, как слышит сверху:

- Держись, сестрица, ничего не бойся! Я тебя вытащу!

Подняла Матреша глаза - Полинка!

Схватила ее Полинка под руки, как дитя малое, и вытащила на мосток одним махом!

Отдышалась Матреша, дух перевела и спрашивает:

- Как же ты, Поля, так сумела?..

Оглянулась Полинка на то место, где она давеча сидела и смеется:

- Сама не знаю, сестрица. Хотела уж я, было, домой возвращаться, а тут как услышала твой голосок, так и сама не знаю, что со мной сделалось. Будто крылья у меня выросли да сами сюда и принесли, и в руках - откуда только сила взялась!

- Зачем же ты тащила-то меня?.. - понурилась Матреша.

- Да как же! Ведь сестрица ты мне, люблю я тебя!

- А ведь я, Поля, - говорит Матреша, - убить тебя шла.

- Ну-ну! - замахала руками Полинка, - Не говори пустого-то.

- Нет, не пустое! - горячо зашептала Матреша, - А ты послушай! Такая у меня на тебя обида была, Поля, что задумала я взять грех на душу. Тятьке наврала, что к Фросе иду, а сама хотела домой прибежать, тебя пристукнуть, избу поджечь да самой в колодец броситься. А как упала в воду... тут страх на меня такой напал, что и не передать!.. Вон оно как: то смерти искала, а то враз испугалась. А ты-то... за мной... да в реку!..

Заплакала Матреша, в голос завыла! А Полюшка ее по плечу, по волосам гладит.

- Не болтай, чего не было, глупая. Пойдем-ка, вон, за кусты, да переоденемся, я в мокрое, а ты - в мое. Не ровен час, захвораешь, вода-то студеная.

- А ты как же? - всхлипнула Матреша.

- Мне что? - смеется Полюшка, - Я живучая.

Только переоделись девушки, как видят, едет берегом всадник. Остановился, спрашивает:

- Вы что же, русалки, в таком месте купаться надумали?

Вспыхнула Матреша, а Полюшка отвечает:

- Да то я, дурная, провалилась в воду, да сестрица, слава Богу, рядом оказалась, вытащила меня.

- Хорошая у тебя сестрица! - говорит всадник, а сам глаз с Матреши не сводит.

- Уж на что лучше! - улыбается Полюшка, - Ну, нам пора. Мы местные, вон, крайний дом - тот наш и есть. Пойдем, Матрешенька, сушиться буду! - и тянет сестрицу за собой.

Постоял всадник, поглядел им вслед, и поехал себе. А Матреша и говорит:

- Зачем же ты ему соврала, Поля? Он ведь, и впрямь, подумал, будто это я тебя спасла.

Помолчала Полюшка и отвечает:

- Не соврала я, сестрица. Сидела я там, на бережку, и такая тоска на меня нашла, будто вода черная надо мной сомкнулась. Никому я, думаю, не нужная, обуза да посмешище. А как тебя услыхала, так меня твой голос ровно за волосы из-под воды-то и вытащил. Оттого Господь и сил мне дал, хоть на краткое время. Как есть ты меня спасла.

Долго ли, коротко ли, а только посватался к Матреше тот всадник проезжий. Купцом он оказался. Человек хороший, добрый, рассудительный, и собой пригожий. Вся округа на свадьбе гуляла!

А как пришло время, как взяла Матреша Полюшку к себе жить. Да не приживалкой какой, а полное уважение ей оказывали. Ни в глаза, ни за глаза ее дурочкой деревенской больше не величал никто.

Полюшка и деток матрешиных нянчила, да и фросенькины детки ее любили, в гости ждали. Полюшка сказки им складывала, песенки, прибаутки. А всего больше молилась за всех, как старушка-странница ее научила.

Потому и было все хорошо у них: когда в семье молитвенник есть, там и Бог рядом.