Свадьба
В городу нас дожидались. Невеста - соборна колокольня - вся в пыли, как в кисейном платье, голова золочена - блестит кокошником.
Мучной лабаз - сват - в удовольствии от невестиного наряду:
- Ах, сколь разнарядно! И пыль-то стародавня. Ежели эту пыль да в нос пустишь - всяк зачихат.
Это слово сватово на издевку похоже: невеста - перестарок, не перву сотню стоит да на постройки заглядыватся. Сам сват-мучной лабаз-подскочил, пыль пустил тучей.
Городски гости расфуфырены, каменны домы с флигелями пришли, носы кверху задрали. Важны гости расчихались, мы в ту пору их, городских, порастолкали, наперед выстали- и как раз впору.
Пришел жених - пожарна каланча, весь обшоркан, шшикатурка обвалилась, покраска слиняла, флагами обвесился, грехи припрятал. Наверху пожарной ходит, как перо на шляпе.
Пришли и гости жениховы-фонарны столбы, непогашенными лампами коптят, думают блеском-светом удивить. Да куды тут фонариному свету супротив бела дня, а фонарям сухопарым супротив нашей дородности.
Тут тако вышло, что свадьба чуть не расстроилась ведь. Большой колокол проспал: дело свадебно, он все дни пил да раскачивался,- глаза не вовсе открыл, а так вполпросыпа похмельным голосом рявкнул:
- По-чем треска?
- По-чем треска?
Малы колокола ночь не спали, тоже гуляли всю ночь,- цену трески не вызнали и наобум затараторили:
- Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной!
- Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной! На рынке у Никольской церквы колоколишки - робята-озорники - цену трески знали, они и рванули:
- Врешь, врешь-полторы!
- Врешь, врешь-полторы!
Большой колокол языком болтнул, о край размахнулся:
- Пусть молчат! - Не кричат!
- Их убрать!
- Их убрать!
Хорошо ишшо, други соборны колокола остроглазы бы ли, наши приносы-подарки давно высмотрели и завыпевали:
- К нам! К нам!
- С пивом к нам!
- К нам! К нам!
- С брагой к нам!
- К нам! К нам!
- С водкой к нам!
- К нам! К нам!
- С чаркой к нам!
- К нам! К нам!
Невеста - соборна колокольня - ограду, как подол, за собой поташшила. Жених - пожарна каланча - фонарями обставился да кой-кому из гостей фонари наставил. И пошли жених и невеста круг собору.
Что тут началось-повелось! Кто "Во лузях" поет, кто "Ах вы, сени, мои сени". Колокола пляс вызванивают. Все поют вперегонки и без оглядки и без удержу.
Время пришло полному дню быть, городскому народу жить пора.
А домы-то все пьяным-пьяны, от круженья на месте свои места позабыли и кто на какой улице стоит - не знают. Тут пошла кутерьма, улицы с задворками переплелись!
Жители из домов вышли, кто по делам, кто по бездельям, и не знают, как иттить. Тудою, сюдою али этойдую?
Мы, уемски, домой весело шли. По дороге кто вдоль, кто поперек останавливались, дух переводили да отдыхали.
В ту пору ни конному, ни пешему пути не было.
Я на овине выехал, на овине и в Уйму приехал. Дом мой уж на месте стоит. Баня в свое гнездо за огородом ткнулась - спит пьяным спаньем, окошки прикрыла, как глаза зажмурила. Я в избу заглянул, узнать - как жона, заприметила ли, что в городу с домом была?
Жона-то моя, пока в дому мимо лавок в красном ряду кружила,- себе обнов накупила, в новы обновы вырядилась, перед зеркальцем поворачивается - на себя любуется. И я засмотрелся, залюбовался и говорю:
- Сколь хороша ты, жонушка,-как из орешка ядрышко!
Жона мне в ответ сказала:
- Вот этому твоему сказу, муженек, я верю.