Пук-пук
Тиме-Тимофею от роду три года, четвертый. Говорит он еще плохо, только учится словам, а думает, что хорошо. Ходит он еще нетвердо, иногда и падает, а думает, что хорошо. Знает он еще не всякую вещь, как она называется и для чего нужна, а думает, что знает всё. Все знают про Тиму, что он еще маленький, а он один знает, что он уже вырос.
Мать думает про Тиму, что он упрямый мальчик, а Тима думает, что это мама у него упрямая, потому что она не слушается его.
Каждое утро, как только Тима просыпался, он что-нибудь придумывал. Мать уже знала: сын ее обязательно придумает что-нибудь. То он попросит ракету от салюта, которой нет в доме, а если и была бы, то ее нельзя давать в руки ребенку; то захочет допить отцово вино, и, не получив еще вина, он уже крякал, как отец; то потребует, чтоб на дворе было лето - так лучше будет, а то сейчас осень - так хуже; или не захочет вовсе одеваться, потому что и червяк в земле и рыбка в аквариуме тоже не одеваются, а голыми живут, он видел; то попросит, чтобы мама его кормила, как воробьиха кормит воробушка - в рот ему клала, он это видел на картинке; то протянет руку к матери и требует: дай-дай-дай-дай! - а чего ему дай, не знает, не выдумал еще.
- Ах, - говорила ему мать, - Тима, ты маленький еще, а такой выдумщик. Мне с тобой хоть и хорошо, а так трудно, если бы ты знал. А все равно - ты вырастешь хорошим, правда? Будешь ведь хорошим, ну скажи мне?
- Буду! - сказал Тима.
- А может, нет?
- Нет! - сказал Тима.
- По-моему, - вслух подумала мать, - ты так мал, что ты еще ни хороший, ни плохой, ты никакой!
- Никакой! - произнес Тима.
- Но ты прелестный! - сказала мать.
- Дай соль! - попросил Тима.
- Зачем тебе соль, какую соль?
- Из рыбки.
Мать догадалась: вчера они ели перед обедом селедку и говорили с отцом, что в селедке слишком много соли; теперь Тима требовал, чтоб ему достали соль из селедки.
Мать улыбнулась сыну:
- А соль из рыбки достать нельзя! Ты знаешь?
- Нельзя! - сказал сын.
- Значит, и не надо. Давай забудем про соль!
- Дай соль!
- Да ведь и селедки нет, мы ее съели!
- Дай соль!
- Рыбку папа съел, а папа сейчас на работе. Как же я из папы рыбку достану, а из рыбки соль? Ты подумай!
- Дай соль! Из рыбки! Из папы!
Вечером мать пожаловалась отцу, что сын их слишком упрямый, он все время просил соли из селедки.
- В капитализм его надо отправить! - сказал отец. - Там бы ребенок селедки попросил, а не соли.
- Тима, - спросила мать, - хочешь в капитализм поехать, где фашисты?
- Дай соль, - сказал Тима.
- Ешь икру, Тимофей! - сказал отец. - Она тоже соленая, в ней соль есть. Попробуй!
И он намазал на ломтик хлеба красной икры и положил хлеб перед сыном.
- Дай соль! Из рыбки! - тихо произнес Тима и отодвинул хлеб с красной икрой.
- Эх, - вздохнул отец, - за такое дело меня при капитализме отец ремнем бы выдрал, а дедушка добавил бы.
- Он хрыч? - спросил Тима.
- Дедушка-то? Он мучеником был, - ответил отец. - Какой же он хрыч?
- А соль ел? - спросил Тима. - Дай соль из рыбки! Отец и мать посмотрели друг на друга, они хотели рассердиться, а сами засмеялись.
На другое утро Тима как проснулся, так попросил у матери:
- Дай пук-пук! Мать не поняла:
- Какой тебе пук-пук?
- Пук-пук!
- Ну какой он, пук-пук, - большой он или маленький, где он живет, или он в коробке лежит?
- Ну пук-пук! - объяснил Тимофей. - Он пук-пук!
- Не знаю я никакого пук-пука, - сказала мама. - Вырастешь, тогда и скажешь. А сейчас давай штаны надевать.
А Тима тут обиделся и так закричал, что с потолка упало немножко извести.
Мать собрала с пола известковые частички, положила их на ладонь и показала сыну:
- Может, это пук-пук?
- Не... Дай пук-пук! - И Тима снова так вскрикнул, что паучок, залегший спать на зиму в запечный уголок, проснулся и подумал, что наступила весна, а в оконном стекле в ответ на крик послышался звон.
- Ну ты скажи хоть, на кого похоже твое пук-пук? - узнавала мать. - На меня или на папу? У кого ты видел его?
- Папа пук-пук, - сказал Тима.
- У папы был пук-пук? Сейчас спросим его. Что же это такое?..
Мать позвонила к отцу по телефону.
Отец думал-думал и не мог вспомнить, что такое пук-пук. Тогда он спросил у своих товарищей, и те не знали. Тогда отец посмотрел в книги - в справочник и энциклопедию, и там не было этого слова.
- Должно быть, он сам выдумал это слово, - сказал отец.
- Не знаю, - сказала мать. - Только он так кричит, так кричит, что потолок валится, стекла звенят, и я скоро состарюсь от него и умру.
- А помнишь, - ответил отец, - когда его еще не было, мы думали, он будет хороший!
- Помню, - сказала мать. - А он и есть хороший! Это он нарочно такой вот... какой есть, а надоест ему, он и перестанет.
- Зачем ты так говоришь? - спросил отец в телефон. - Зачем ты защищаешь маленького музовера?
- Потому что я его люблю, - ответила мать и положила трубку.
- Дай пук-пук! - закричал опять Тима; от его крика сам собой зажегся свет в комнате: слабый выключатель дрогнул от звука и соединил электричество.
Мать обняла Тиму:
- Немой ты мой! Еще сказать не можешь, а уж требуешь! Подожди, я сейчас узнаю. Только но кричи так, от тебя свет зажигается!
Она позвонила в бюро обслуживания и спросила - есть ли такой предмет, живой или мертвый или еще какой, который называется пук-пук. Оттуда ответили: есть; любые продолговатые предметы, сложенные вместе, составят пук или
- Нам нужен пук два раза, - сказала мать. - Тима, тебе дать пук цветов, колосьев или палок?
- Не... Пук-пук дай! - закричал Тима.
- Ну ладно, - решила мать. - Давай быстро оденемся, покушаем и пойдем на улицу. Там мы спросим у людей, что такое пук-пук, и купим его в магазине. Хорошо?
Мальчик затряс боковую загородку кровати; он стоял там босой, в одной рубашонке и воевал оттуда.
- Гли, гли, стрыкчик! - закричал Тима.
- Что? - спросила мать. - Ах, электричество! Ты говоришь, - гляди, гляди, электричество! Я сейчас потушу его. Ишь ты какой заботливый!.. Ах ты, милый мой!.. Знаешь что, давай забудем про пук-пук, пусть его нету!
- Дай пук-пук!
Мать думала, что на улице Тима забудет про свой пук-пук. А он посмотрел на милиционера и сказал: пук-пук! Милиционер сейчас же приветствовал Тиму:
- Я вас слушаю, гражданин! Мать объяснила:
- Нам пук-пук нужен. А что это - мы не знаем!
- Вам пук-пук нужен? - задумчиво произнес милиционер. - Вам пук-пук... Сейчас, сейчас... Сейчас мы его отыщем и подарим.
Милиционер отошел с гражданином и гражданкой на тротуар, вынул толстую книгу и стал искать в ней, что нужно было.
- Вам пук-пук, стало быть... Ага! Вот он! Вот он! Пук - промартель утилизации кизяков, трамваи туда четвертый, семьдесят третий...
- Благодарю вас, - сказала мама. - Это не то. Ведь промартель кизяков ребенку не подаришь.
- Так точно: никак нет, ребенку такую вещь не подаришь! - согласился милиционер. - А другого пука пока не имеется, всего один.
По дороге мать зашла с Тимой к Анастасии Макаровне, своей старой подруге.
- Здравствуй, Настя, - сказала мать подруге, - здравствуй, дорогая! А мы пук-пук ходим ищем. У тебя нету его?
- Есть, как же! - ответила Анастасия. Макаровна.
- Дай-дай! - протянул руку Тима.
- А какой тебе пук-пук? У меня их много. Какой ему пук?
- А мы сами не знаем, какой! - объяснила мать.
- А такой! - сказал Тима и закричал так, что кошки замяукали от страха.
- Нашлепать тебя надо и в угол поставить - ишь орало какой! Я бы тебе дала пук-пук!
Мать огорчилась:
- Ну зачем, Настя, ты так говоришь? С детьми так нельзя. Ведь у тебя только кошки были, ты детей совсем не знаешь!
- Ты, я вижу, много знаешь! Ходишь по городу, ищешь, сама не знаешь чего. Ишь педагог какой!
- Я не педагог, Настя, это правда, зато у меня есть кое-что, чего у тебя нету.
- А что у тебя есть?
- У меня материнское сердце есть.
- Подумаешь! Сердце у нее! К твоему сердцу нужно еще голову добавить...
Анастасия Макаровна достала из буфета две большие конфеты и подала их Тиме:
- Ешь, тиран!
- Не, - сказал Тима и уткнулся лицом в материнское пальто.
- Глядите-ка, люди добрые, сам мать мучает, а сам за нее стоит.
- А за кого же! - сказала мать. - Не за тебя, кошатницу.
И они ушли. На улице Тима тихо позвал:
- Мама!
- Чего тебе, сынок?
- Дай пук-пук!
Мать остановилась и с испугом посмотрела на своего сына:
- Тима, а ты ведь и вправду тиран! Ты тиран, да?
- Да, - ответил Тима. - Дай пук-пук!
Они вышли к берегу реки, спустились на пляж и пошли по песку возле воды. На пляже никого не было:
Тима поглядел на воду, как она течет, и вдруг закричал:
- Пук-пук! Вон пук-пук! Дай пук-пук!
Мать посмотрела на поверхность реки; действительно, поодаль от берега плыли какие-то мелкие красные пятнышки.
- Ну как же я тебе достану это пук-пук! - сказала мать.
- Дай пук-пук! - воскликнул Тима, и так пронзительно, что галка, летевшая над ними, сразу метнулась в сторону.
Тогда мать опустила Тиму вниз, села сама на песок, быстро разулась и вошла в холодную воду. Пока она дошла до плывшего пук-пука, вода достала ей почти до пояса; здесь было не мелкое место.
Она собрала пук-пук в горсть и принесла его сыну. Это были маленькие красные бумажные кружочки, конфетти; наверно их побросали с лодок гуляющие люди, или они плыли из парка культуры и отдыха.
- На тебе пук-пук! Нашли наконец!
Тима рассмотрел красные кружочки и отвел руку матери.
- Не, - сказал он.
- Как не? - рассердилась мать. - Зачем же я в реку ходила, я вымокла вся!..
- Дай пук-пук!
Вечером за чаем отец подвинул к себе железную коробочку, открыл ее и достал оттуда ножом крупинки красной икры.
- Пук-пук! - показал Тима пальцем на икру. - Дай пук-пук!
Отец намазал икру на хлеб и дал его сыну.
- Вон что пук-пук-то! Мать улыбнулась:
- А мы его по всему городу искали и в реку за ним лазали! Я так озябла, никак не согреюсь!
Тима поглядел-поглядел на икру и не стал ее есть, а попросил у матери пустого хлеба безо всего. А наутро он потребовал:
- Мама, дай чегошку!
Мать лежала в кровати. Она дышала часто и молчала.
- Мама, дай чегошку!
Мать поднялась было и опять легла.
- Сейчас, Тима... Подожди, мне худо что-то. Я потом дам тебе чегошку.
Они были одни, отец давно ушел на работу.
Тима попросил еще несколько раз чегошку; мать вначале отвечала ему, затем умолкла. Тима вылез из своей кроватки и подошел к матери.
- Ничего, ничего, - прошептала она. - Я скоро встану. Надень тапочки, не ходи босой. Что это со мною такое?
И мать опять забылась. А Тиме не захотелось более че-гошки, ничего ему стало не нужно. Он хотел, чтобы мать снова открыла глаза и посмотрела на него, а мать лежала как чужая и не говорила с ним.
Тима обошел комнаты, пошел на кухню, потрогал там вещи - ножи, мясорубку, краны газовой плиты, - которые нельзя было трогать, и не заинтересовался ими. Он посмотрел в окно; на дворе светило солнце и гавкала знакомая собака Кузька. Но только солнце светило не так ясно, как вчера, а тускло, и Кузька гавкал тихо, как во сне.
Никто не нужен был Тиме; никто не глядел на него таинственным ярким глазом из темного угла, ничто не пугало его и ничто не радовало, будто все предметы вокруг него из живых и знакомых обратились в незнакомых и мертвых. Тима встал на стул, открыл шкаф, где находились отцовские часы, где лежала бритва, где стояли разноцветные коробочки матери, где висело мелкокалиберное охотничье ружье, - куда прежде Тима протягивал руки и кричал: дай-дай-дай-дай... Теперь Тима ничего там не тронул и закрыл шкаф.
- Мама, вставай! - позвал Тима. - Вставай, мама!
Мать не ответила. Тима оглянулся; сумрачно и страшно стало везде; он поскорее забрался к матери в постель, прижался к ее горячему телу и уснул.
Мать заболела воспалением легких, и на другой день ее увезли в больницу, а подруга матери Анастасия Макаровна пришла жить в их дом, где Тима.
- Пока мать больна, я тебе мамой буду! - сказала Анастасия Макаровна. - Давай мирно с тобой жить!
- Не, - произнес Тима. - Ты не мама!
- А кто же я?
- Кошатница.
- Кошатница! - воскликнула Анастасия Макаровна. - Я кошатница!.. Ну хорошо! Попроси только у меня что-нибудь, попроси у меня
Тима влез на кровать, где раньше спала мама, уткнулся в ее подушку и тихо заплакал.
- Мама, - шептал он, - мама! Я не буду соль и пук-пук, и чегошку не буду! Мне не надо!
И Тима стал жить одиноко; он ничего не просил у Анастасии Макаровны и был равнодушен к ней, словно ее не было.
- Без матери-то и не капризничает, - удивлялась Анастасия Макаровна, - неинтересно со мной... Тима! - звала она. - Ты бы потребовал, приказал чего-нибудь, как прежде бывало: дай-дай-дай-дай...
- Дай маму, кошатница! - попросил Тима.
Отец заметил, как томится по матери Тима, и поместил его в детский сад; там ему
Тима сперва оробел было, оставшись в детском саду, в чужой комнате, без отца, без матери. Но его взяла на руки воспитательница Ирина Павловна, мягко прижала к себе и понесла знакомить с ребятами, в группу.
Потом Ирина Павловна сказала Тиме:
- Ты у нас будешь заботиться об одном мальчике, он меньше тебя. Гляди за ним, береги и люби его. Он там вон стоит, его Тишечкой зовут. Будешь дружить с ним?
- Буду, - тихо ответил Тима.
Ирина Павловна подвела к нему конопатого мальчика Тишку, он был меньше Тимы, ему было года три.
- Возьми его за ручку, - сказала Ирина Павловна.
Тима взял Тишку за руку и пошел с ним. На полу в игрушечной комнате Тима поднял сосновую веточку, но Тишка сейчас же выхватил ее у него.
- Мое! - сказал Тишка.
Тогда Тима нашел себе деревянное колечко.
- Мое! - сказал Тишка и отобрал кольцо себе. Тима лег животом на спину деревянной лошади.
- Мое! - закричал Тишка и кричал, пока Тима не встал с лошади, тогда Тишка обхватил рукою лошадиную шею и стал доволен.
- Дай! - потребовал Тима.
- Мое! - ответил Тишка.
- Дай!
- Мое!
Тима схватил Тишку за плечи, а Тишка тоже схватил Тиму, и они закричали-завопили-запищали оба, чтобы напугать друг друга, да только не испугались, а лишь вспотели от злости.
Ирина Павловна подошла к ним.
- Э нет, э нет! - сказала она. - Так не годится. Тима, ведь ты же главный! Зачем ты схватил маленького Тишеч-ку?
Тима молча дышал, потом отдышался и ответил:
- Он мое-мое, а мне тоже мое!
- Добро не поделили! Так ведь на всех хватит! Ну, возьмитесь опять за ручки, гуляйте, скоро обедать будем. Привыкайте друг к другу. Ну, что я вам говорю!
Тима без охоты взял Тишку за руку и пошел с ним во дворик. А во дворике Тишка убежал от Тимы и упал лицом в песчаную горку. Он встал с земли, ему было не больно, а обидно, но никто не знал - больно ему или нет, и он заплакал, как будто ему было больно, - пусть знают. Тима увидел, что это расшибся Тишка-музовер, но так ему и надо, а то он мое-мое говорит, а если всё его, то у Тимы ничего не будет.
Тишка поглядел на Тиму - смотрит ли тот на него, нужно ли ему еще плакать? Тима отвернулся было, а потом снова поглядел на Тишку. Тишка размазал по лицу песок и землю, заморгал плачущими глазами и бросил зажатый в кулаке камешек, ему уже он был не нужен. Тима увидел его грустное, жалобное лицо; Тишке, должно быть, так же было больно, как матери Тимы, когда она заболела. Тима сказал: «Мама!» - и подбежал к Тишке. Он утер ладонью Тишкино лицо, как мать утирала когда-то и его лицо, поднял под мышки Тишку с земли, взял за руку и повел. Пусть он не падает, а то ему больно. До самого обеда Тима водил Тишку за руку, а сам заранее отдавал ему все нужные предметы, чтобы Тишка не кричал: мое!
На другое утро Тиму в детский сад привела Анастасия Макаровна. Она сказала Ирине Павловне, что Тима - это очень упрямый мальчик, но она знает, что нервность и упрямство детей происходят от глистов, поэтому у Тимы следует вывести этих глистов, и он исправится.
- Если бы дело было так просто! - ответила Ирина Павловна. - Скажите, а у Тимы в квартире много кошек и собак?
- Совсем нет, - сказала Анастасия Макаровна, - кошки живут у меня.
- Исследуйте свой организм, дорогая, - посоветовала Ирина Павловна и сняла с Тимы пальто и шапочку.
- А Тишка? - спросил Тима.
- Тишка!.. Пришел, пришел твой Тишка, тебя дожидается.
Тима нашел Тишку, взял его сразу за руку и повел к столу - чтобы завтракать.
А когда Тимина мать приехала домой из больницы, она не пустила Тиму в детский сад. Она обняла Тиму, посадила его к себе на колени и весь день просидела с ним. Тима смотрел на бледное, счастливое материнское лицо и вновь согревался теплом матери. А мать ожидала, когда Тима у нее попросит, потребует что-нибудь или выдумает, чего нельзя понять: это бы ее обрадовало сейчас; но Тима теперь ничего не хотел, ему довольно было одной матери, и он, не отпуская, держался за пуговицу на ее кофте.
Вечером, когда пришел отец, мать сказала Тиме:
- Пойдем завтра опять искать пук-пук или еще чего-нибудь! Хочешь?
- Не, - ответил Тима.
- Почему нет? Пойдем!
- Там Тишка, - сказал Тима.
- Ах, тебя Тишка ждет в детском саду! Что это за Тишка?
- Неужели ты опять полезла бы в холодную воду за этим пук-пуком? - спросил отец у матери.
- А полезла бы! - засмеялась мать.
- М-да, - проговорил отец. - Любить детей ты умеешь, а вот воспитывать едва ли...
- Кто ее знает! Может быть, с любви и начинается всякое воспитание.
Наутро мать не хотела отпускать Тиму в детский сад; она хотела еще побыть с ним денек. А Тима оставил материнскую руку и сказал, как вчера:
- Там Тишка!
Он пошел в переднюю и стал снимать с гвоздика свое пальто.
Тогда мать отвела его в детский сад. И грустно ей стало, что Тима не закричал ни разу ни вчера, ни сегодня, ничего не потребовал от нее, чего дать нельзя, что в сердце его теперь лежит забота о конопатом Тишке. Значит, сын ее растет, воспитывается и как бы уходит от нее. Трудно это для матери. Однако так нужно.
«Прощайте, дети, помните о нас, - подумала мать. - А мы будем жить всегда наготове, чтобы погибнуть за вас или помочь вам».