Карандаш

Однажды Нотная Тетрадь та-а-ак рассердилась на Карандаш, что, резко перевернув назад свою полосатую страницу, смахнула Карандаш на пол.

- Мне же больно! Как Вам не стыдно? - потирая ушибленный бок, сказал Карандаш.

- Это Вам должно быть стыдно, молодой человек - высокомерно ответила Тетрадь. - Вы плохо воспитаны. Как можно на моих ровных гладких листах писать всякую чепуху?

- Но ведь Вы для того и созданы, чтобы..., - начал оправдываться Карандаш и тут же осёкся. - Что значит - чепуху? Взгляните - какая чудесная получается мелодия.

- И это Вы называете мелодией? Каракули, которые каждую минуту зачёркиваете, перечёркиваете и пишите заново?

- Но ведь я только учусь, - возразил Карандаш. - Да, Вы правы, получается у меня не сразу хорошо. Но потерпите немного. Совсем скоро Вам будет приятно услышать то, что написано на Ваших листах! И потом, я не всегда зачёркиваю написанное, а иногда прошу помощи у своего приятеля - Ластика, и он стирает то, что мне разонравилось.

Карандаш вскарабкался на письменный стол и, как ни в чём не бывало, хотел было продолжить начатую строчку, но Нотная Тетрадь сердито перелистнула перед самым его носом ещё несколько страниц и сказала:

- Ну, это уже совсем никуда не годится! Полюбуйтесь-ка: вот здесь Ваш приятель протёр мою нежную бумагу почти до дыр.

- Да-а-а, - почесал затылок Карандаш и насупился, - это место мне далось особенно трудно. Но ведь потом, посмотрите! - лицо его просияло. - Несколько тактов написаны так прилежно, так красиво!

Тут в разговор вмешался Ластик. Он лежал неподалёку, и ему было слышно всё, о чём разговаривали Нотная Тетрадь и Карандаш.

- Меня заставили! - воскликнул Ластик. - Буду откровенным - я не хотел бы мараться, даже из-за какой-то красивой мелодии. Когда я лежал в витрине магазина, я был так хорош! Нас было пятеро братьев - пять отличных Ластиков. Да-да! Покупатели так и говорили, когда брали в руки каждого из нас: «какой отличный ластик, большой и мягкий!», и тут же его покупали. И вот настал мой черёд. Как я был счастлив! Думал, что попаду в хорошие руки. И что же теперь? Посмотрите на меня - каждый день я худею и теряю форму. Мой правый угол уже исчез!

На этих словах Нотная Тетрадь захлопнулась и решительно сказала:

- Баста! Довольно терпеть это издевательство над нами.

Она сию же минуту втиснулась в стопку книг и спряталась там, так глубоко пряча свой корешок, чтобы её не вытащили обратно.

«Что же делать?» - подумал Карандаш, перекатился к подоконнику и, вздохнув, грустно посмотрел в окно.

За окном не происходило ровно ничего. Солнце светило высоко, непрерывно палило жгучими лучами, и не было ни-ка-кой надежды, что во двор выйдет соседская собачка Тося, чтобы погонять рыжего кота, мирно дремавшего сейчас под скамейкой. Весь двор наполнился бы тогда звонким лаем, а вскоре выбежали бы дети. Они бы играли, шумели и смеялись, и началась бы такая развесёлая жизнь! Ух!

- А тебе какое дело, Карандаш? Ты же всё равно останешься на столе, - проговорила вдруг Линейка. Эта чопорная дама стояла в голубом пластиковом стакане, окружённая отрядом шариковых ручек, и высокомерно глядела вокруг. Она всегда вмешивалась в происходящее, как только замечала беспорядок, и стремилась построить всех в одну линию.

Как же она услышала то, о чём подумал Карандаш? Значит, он подумал о Тосе, о рыжем коте и играющих на площадке детях вслух? Смутившись, Карандаш обернулся - не слышал ли его кто-нибудь ещё, кроме Линейки? А, впрочем, какая разница?

Карандаш смело подошел к пластиковому стакану и громко ответил:

- Конечно, мне есть до этого дело. Очень важное и полезное для всех дело! Когда во дворе начинается весёлая жизнь, у меня сразу же поднимается настроение. В голове рождается столько мелодий, одна лучше другой! И тогда я могу сочинить счастливую песенку, которая понравится всем. Эту песенку будут петь дети, а значит, вскоре её будут петь мамы и бабушки. Даже папы будут насвистывать мотив моей песенки, сидя за рулем автомобиля, а дедушки - бормотать её слова, поднимаясь домой в лифте. Только вот теперь, - вздохнул карандаш, - теперь счастливую песенку не услышит никто.

- Почему же это? - удивилась Линейка. - Скоро солнце спрячется за облако, дети выйдут во двор и поднимут твоё настроение.

- Да, возможно. Только мне некуда будет записать свою новую песенку. Нотная Тетрадь наотрез отказалась от всех моих красивых мелодий. Они портят её внутренний мир.

Карандаш хотел было заплакать от обиды, но вспомнил, что он - Твёрдый карандаш, и передумал. Тем более, что к разговору присоединился ещё один участник - старый прошлогодний Блокнот. Его обложка была порядком истрёпана от частых переездов в сумке, а в сумке, вы сами знаете - чего только не бывает! Иногда туда попадают даже бутерброды с маслом. Как-то Блокноту довелось встретить там особенно толстый Бутерброд, которому было тесно в полиэтиленовом пакете. С трудом освободившись от пакета, Бутерброд с облегчением прислонился к Блокноту, и по этой причине на нижней стороне его обложки расплылось огромное масляное пятно.

Блокнот очень переживал за свой неопрятный внешний вид, поэтому он крайне вежливо произнес:

- Простите меня за то, что я вмешиваюсь не в свое дело, но мне так хочется услышать ту чудесную песенку, о которой Вы говорите, уважаемый Карандаш. Видите ли, я очень стар и, боюсь, очень скоро меня выбросят в Корзину для бумаг, ведь прошлый год давным-давно окончен, и все мои страницы хранят ненужные воспоминания. Последние деньки, а может быть, даже часы или минуты мне хотелось бы провести с пользой. Поэтому я предлагаю свою помощь, если Вы, конечно, захотите ей воспользоваться.

- Как же Вы собираетесь помочь Карандашу? - спросила Линейка.

- Видите ли, у меня осталось несколько совершенно чистых страниц, и Карандаш мог бы записать свою песенку на них.

- Но Ваши страницы абсолютно белые, - возразил Карандаш. Разве Вы не знаете? Для того, чтобы записать мелодию, нужен Нотный Стан - пять ровных чёрных линеек, - объяснил Карандаш.

- Да, конечно, я понимаю - пять линеек, - торопливо перебил его Блокнот. - и всё же, послушайте меня. Если госпожа Линейка тоже согласится Вам помочь, мои страницы можно раз-ли-но-вать.

- Разлиновать? -переспросил Карандаш.

- Разлиновать! - утвердительно повторил Блокнот и выразительно посмотрел на Линейку.

- Эта идея мне нравится, - задумчиво проговорила Линейка. Она обожала участвовать в экспериментах, особенно когда вдоль её спины цветным маркером проводили жирные линии или рисовали пунктир гелевой ручкой. К Нотной Тетради она относилась с презрением - неровные тактовые чёрточки расставляли без её, Линейкиного, участия, и она часто повторяла: фу, как это непрофессионально!

- Итак, я готова! - Линейка выбралась из строя окружавших ее ручек, Блокнот распахнул последние чистые страницы, и через несколько минут на них легли тонкие струны Нотного стана.

Кто бы мог подумать, что эти минуты перевернут жизнь нескольким обитателям письменного стола! Во-первых, Линейка оказалась не такой уж чопорной и высокомерной. Она любила точность и не отклонялась от правил, только и всего. А в остальном была покладистой и дружелюбной. Во-вторых, у Карандаша появилось много друзей и помощников. Скотч поделился своими отрезками, чтобы склеить развалившиеся страницы Блокнота, Гелевая Ручка расчертила нотоносцы так аккуратно, что они были куда лучше фабричных. Корректор был готов исправить любую ошибку в мелодии, но понадобилось только несколько маскировочных штрихов, потому что Карандаш писал вдохновенно и не сделал ни одной грубой помарки. Он даже не глядел в окно и не ждал - когда же на детской площадке появятся дети. Карандаш думал: как хорошо, когда у тебя есть друзья, которым нужна твоя счастливая песенка!

Песенка получилась расчудесная, и её очень скоро запели все: мамы и бабушки, папы в автомобиле и дедушки в лифте, и, конечно, дети.

Старый прошлогодний Блокнот решили поберечь - согласитесь, не в каждом блокноте среди ненужных воспоминаний можно найти счастливую песенку. Поэтому его положили на видное место и не выбросили в Корзину для бумаг. Туда случайно упал Ластик, который очень скоро высох на дне Корзины от безделья. Что касается Нотной Тетради - её судьба нам неизвестна, ведь корешок Тетради так глубоко спрятан между книг, что его невозможно не только вытащить, а даже разглядеть.