Слон Хортон ждёт птенца

- Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! - Ленивая Мейзи капризно шептала.- Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело! Нет!

Если себе я замену найду, то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела, когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

- Ах, здравствуйте, Хортон! - сказала она.- Я так отсидела здесь левую ногу...

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

- Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва... И, кроме того, Яйцо так мало! Я велик для него!

- Ну да... Вы довольно высокого роста...

Но вам беспокоиться не о чем. Просто садитесь! Хотя вы не так и малы, но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

- Нет-нет... Вы уж как-нибудь сами...

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

- Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

- Ну, что ж... коли так... то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

- До встречи! - пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего слон Хортон подпорки нашел для него:

- Пусть дерево будет надежным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне - это точно.

Обычно я все же стоял на полу...

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся. Вокруг поглядел...

И сел на гнездо.

И сидел...

И сидел...

И днем он сидел, согреваю яйцо, и ночью, и ветры хлестали в лицо, и молнии бились, и гром грохотал...

- Погодка неважная...- слон бормотал.- Мне мокро... и холодно... и... неприятно...

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто ее не заставит вернуться в гнездо.

А Слон между тем все сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят...

А Слон все сидит и упрямо твердит:

- Яйцо не замерзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста. Он так и сидел без травинки и сна, пока, наконец, не настала весна. Но беды иные с весной начались! Все звери лесные вокруг собрались, кричали, шумели, давились от смеха:

- Слон Хортон на дереве!

- Что за потеха!

- Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались...

А Хортон остался...

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон все сидел и упрямо твердил:

- По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда, ребенку не будет, не будет вреда! Но Хортон-бедняга не знал ничего о том, что еще ожидало его. Пока он сидел, позабыв про покой, такой терпеливый и добрый такой, охотники медленно крались к гнезду и ружья нацеливали на ходу. И слон увидал из гнезда своего три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал.

Он выпятил грудь и свой хобот задрал. И так на охотников смело глядел, как будто бы молча сказать им хотел: «Стреляйте!

Я здесь остаюсь до конца. Ведь я без тепла не оставлю яйца. По-моему, мысль моя очень проста: слон верен от хобота и до хвоста». ...Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

Смотрите! Смотрите! - они закричали.- Такого нигде мы еще не встречали!

На дереве - слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили, беднягу слона на нее посадили, и Хортон оставил родные места, несчастный от хобота и до хвоста. И к самым вершинам телега ползла, и к самому небу телега везла и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона... И к самому морю спустилась она. И вот, помахав на прощанье земле, слон Хортон качается на корабле.

Но гнездам, и яйцам, и даже слонам не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

- По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели...

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъемного крана тугая стрела слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона купила бродячая труппа одна. И вот потекли бесконечные дни. И люди глазели. Смеялись они. В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне, в Огайо, в Даутоне и в Бостоне, и в Каламазоо, и в Минесоте, смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте, за несколько центов всегда и везде смеялись над странным слоном на гнезде.

...И Хортон мрачнел, но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил: - По-моему, мысль моя очень проста: слон верен от хобота и до хвоста. Но цирк, продолжая свой долгий вояж, приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглядеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Все так же ленива, все так же беспечна, она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье, пропела: «Ура! Поглядим представленье!» И Мейзи, как молния, вниз головой с небес ворвалась в балаган цирковой...

- Ого... что за встреча...- она пропищала.- Мне кажется, я вас когда-то встречала...

Слон вздрогнул... и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел, но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

Он крикнул:

- Мое дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

- Неправда!

Ты лжешь!

Ты - слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это мое! и яйцо!

Ты лжешь мне бессовестно прямо в лицо! И бедному Хортону стало невмочь. С тяжелой душою он двинулся прочь. Но тут разломилась совсем скорлупа - и замерли Мейзи, и слон, и толпа...

Ведь то, что на свет из нее вылетало, приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий, и уши, и кожа - все страшно на Хортона было похоже! И люди вокруг головами качали! Они ликовали!

Смеялись! Кричали! «Смотрите! Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!» Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились. И шторм бушевал, а Хортон сидел и яйцо согревал. И слон возвратился в родные места, счастливый от хобота и до хвоста.

Перевод Т. Макаровой