Белый олень

Перевёл и пересказал с английского Самуил Черфас.

ЗАКОЛДОВАННЫЙ ЛЕС

Если вздумается вам плутать по горам и долам, и пойдёте вы наугад, куда глаза глядят, в туманный апрельский день, когда ни свет, ни тень, и дым не столбом стоит, а на земле лежит, то тяжко ли легко ли, близко ли далеко ли, а выйдете вы, коль случится, к Заколдованному Лесу как раз между Копями Лунного Камня и Кентавровой Горой. Узнаете вы его наверняка ещё издалека по тому неуловимому запаху, который ни забыть, ни запомнить. А ещё вы узнаете его по далёкому звону, от которого мальчишки бегут и смеются, а девчонки стоят и трясутся. Если же вы сорвёте одну из десяти тысяч поганок в изумрудной траве на опушке этого чудесного леса, то покажется она тяжелей молотка, но только выпустит её рука, поплывёт она над деревьями парашютиком, оставляя за собой след из чёрных и красных звёздочек.

Сказывают - а ведётся эта молва ещё от менестрелей давних времён - будто кролики здесь, встречаясь, приподымают из вежливости голову лапой, как мужчины приподымают шляпу, а потом ставят её на место.

Волшебный лес был некогда частью царства, где правил могучий Король Клод, у которого было три сына: Тэг, Гэл и Джорн. Тэг и Гэл, подобно своему отцу, были страстными охотниками, и когда не ели и не спали, то гнали зверя. Джорн же, самый юный и маленький из Принцев - росту-то в нём было всего шесть футов - был поэтом и музыкантом, и если не сидел за обедом и не спал, то слагал стихи под звуки лиры. Иногда и он выезжал на охоту, если отец и братья сильно настаивали, но тогда то терял стрелы, то метал копьё так, что оно никогда не попадало в зверя, за которым гналось королевское семейство.

Трижды за свой век Король с двумя старшими сыновьями до того расходились на охоте, что вовсе не оставалось в лесу никакой дичи, и приходилось им отсиживаться в замке, нетерпеливо натягивая тетиву на луки, насаживая перья на стрелы и остря пики, пока вновь не подрастали в лесах и на полях дикие вепри и олени. В это тягостное время Король Клод, Тэг и Гэл чаще ели, больше пили и дольше спали, а ещё дразнили и изводили своих слуг и дворовых, особенно карлика Квондо и Королевского Мага, всё чудотворство которого состояло лишь в том, что он умел показывать фокусы и жонглировать, потому что не допускали его к тайнам волшебников из Заколдованного Леса.

Но для Джорна такие дни были благодатной порой покоя, когда он пел о далекой Принцессе, что появится однажды и повелит каждому из Принцев совершить доблестный подвиг, открыть волшебный запор, обмануть злого дракона или разгадать головоломную загадку, которую та далекая Принцесса предложит как ключ к своей руке и сердцу. «Блажь телячья!» - ржали Тэг и Гэл на занятия своего братишки, подхватывали Квондо и перебрасывались им в воздухе, как мячиком, ничуть не внимая его утробным кличам. Задевать же самого Джорна братцы остерегались, потому что случалось ему положить кой кого на обе лопатки, а на коне он мчался с копьём на обидчика не хуже стародавних рыцарей.

Как-то вечером в третью пору тоски и скуки, когда не к чему приложить руки, и ни медведь-шатун, ни олень-скакун не объявятся и через сто лун, стал Король Клод за пивной кружкой рассказывать своим сыновьям истории, покуда Джорн тихонько бренчал на лире, а Квондо, забравшись за большой щит в темном углу зала, потирал свои синяки и шишки.

- Вот в Заколдованном Лесу была б нам сейчас охота, - пробурчал Принц Тэг за обедом, пробуя тетиву большого лука.

- Вот в Заколдованном Лесу была б нам сейчас забота! - рявкнул на него Клод и стал рассказывать, как однажды осмелился он со своим отцом и братьями погнаться за быстроногим оленем по волшебному лесу, как загнали они оленя к отвесной круче Кентавровой Горы и уж было изготовились пустить стрелы, но вдруг стал олень стройной и смуглой принцессой, которую много лет назад превратила в оленя злая колдунья, польстившись на её красоту.

- Вот и стояли мы, - продолжал Король Клод,- ваш дедушка, король Бод, и его три сына: дядя Клун, дядя Гарф и я сам. Стояли мы спешившись да опешивши, будто псы, вызверившиеся на волчью берлогу, а там оказался не волк - а красноглазая крольчиха. Тут объявился один из лесных колдунов с вечной ухмылочкой и, как сейчас помню, сотворил для принцессы прямо из воздуха верховую лошадь, и все мы поскакали к замку.

Дали мы Принцессе еды, вина и подушку, чтобы прислонить голову, а на следующий день отправились во всех доспехах со звонкой праздничной упряжью к её батюшке, королю, земли которого лежали далеко на севере. Вышли мы по белым майским садам, а пришли по белым зимним полям. Батюшка и матушка Принцессы всплеснули руками от счастья, увидев свою ненаглядную доченьку, и расставили на радостях столы с неплохими угощениями, хотя, как по мне, вино на севере отдаёт тем, чем бляхи чистят или копья смазывают, впрочем, не скажу точно - давно это было...

- Почему же, - воскликнул Тэг.

- ты не рассказывал нам эту историю раньше? - докончил Гэл.

- Вы были маленькими, - ответил Клод, - и такой рассказ мог омрачить ваши юные сердца. Так на чём я остановился?

- Давно это было, - подсказал Тэг.

- Ну, да, - продолжил Клод,- ваш дедушка, и дядюшки, и я - все хотели назад домой и на охоту, а батюшка Принцессы был человеком без воображения, домоседом, попусту тратил время за шахматами даже в лучший охотничий день и пил подогретое вино с алоэ и ещё какими-то травками. Мы, однако, не смогли уехать так быстро и легко, как нам хотелось. В той стране был отвратительный обычай, по которому спасенная принцесса имела право выбрать одного из спасителей себе в мужья. В общем, хороша она была собой, сероглазая озорница, но предпочитала арфу охоте и имела привычку красться тихонько за мужчиной, как кошка по бархату.

Кончилось тем, что ваш дедушка отправился домой, а Клуну, Гарфу и мне Принцесса стала давать трудные задания. Клуну она велела принести золотое правое крыло громадного Сокола из Ферралана. Гарфу, которому судьба отмерила быть в лучшем случае неуклюжим оруженосцем, хотя в седле он легок, как ангел, она велела вернуться с каплей крови из правого указательного пальца ста королей, а такой подвиг, конечно, ни один человек не смог бы завершить за всю жизнь. Ну, а мне она приказала принести большой алмаз, который, по слухам, держало в руках страшное чудище, то ли дракон, то ли Птица-Рух, и жило это чудище в пещере горы за несколько лиг отсюда.

Король Клод налил две кружки вина из чаши на столе и осушил их одну за другой.

- Вы тогда были совсем маленькими и, наверно, не помните странника из дальнего Ферралана, который приходил в наши края лет двадцать назад и рассказывал, что ваш дядюшка Клун одолел-таки огромного Сокола, но в битве открылось, что было у того крыло не острое стальное, а мягкое золотое, да, к тому же, не правое, а левое. А о дядюшке Гарфе и по сей день никто не слышал, да оно и понятно - ведь мой королевский Писец подсчитал, что нужно девяносто семь лет, чтобы добыть каплю крови из правого указательного пальца ста королей.

Король снова наполнил кружку вином, а Принц Джорн стал наигрывать на лире грустную мелодию.

- Чтоб не тянуть этот горький рассказ, - заключил Король Клод, - то чудище, которое я должен был одолеть, оказалось сделанным из глины и дощечек, так что вовсе ничего не стоило отобрать из его вылепленных лап громадный алмаз. Я принёс драгоценный камень Принцессе и стал обладателем её руки, а сердце моей дамы я завевал еще раньше - это и Квондо понятно.

Король откинулся в просторном кресле и закрыл глаза.

- Так в чём же, в чём же, скажите мне, мораль сей басни? -прохрипел Квондо.

Король открыл один глаз:

- Мораль сей басни, - сказал он, - никогда не охотьтесь на оленя в Заколдованном Лесу!

Тэг и Гэл, не сводившие глаз с отца, пока он вёл рассказ, посмотрели друг на друга и снова на Короля.

- Нам неприятно, - сказал Тэг.

- что наша матушка была когда-то Оленихой! - докончил Гэл.

Тут впервые вставил слово Джорн:

- Всё это лишь воображаемая и бессмысленная форма волшебства, - и вернулся к музыке.

- Верно, парень, - взревел Клод. - Точно сказано: бессмысленное волшебство, - и постучал кружкой о стол. - Я так к нему и не привык - впрочем, охотник к такому никогда не привыкнет.

Воцарилось задумчивое молчание, а потом Клод снова заговорил:

- Вскоре после рождения Джорна она затворилась в своём покое, охваченная смертельным недугом, и более не ступала ногой на лестницу.

- Может быть, это потому, что она упала и ударилась о камень? - предположил Тэг.

- А, может быть, отведала она настоя или зелья? - спросил Гэл.

- Может быть, она умерла от сглаза? - добавил Джорн.

Король швырнул кружку в младшего сына, а Джорн поймал её на лету.

- У него материнская быстрота и грация, - пробормотал Клод и вздохнул. - Такая вот история.

Вдруг за креслом Клода раздался голос Старшего Королевского Камердинера, и Король вздрогнул:

- На чёрта мне слуги, которые крадутся повсюду, как коты! - проревел он.

- Пришел менестрель, сир, - объявил Камердинер.

- Так пусть войдет, так пусть войдет! - выкрикнул Клод. - И пусть споёт нам о сильных мужах и об охоте. Грусти и любви с меня довольно, - и он гневно взглянул на Джорна.

Менестрель вошел мягко, сел на табурет, ударил по струнам лютни и запел. Он пел о белом олене, летящем, как свет, и услаждающем взор, подобно водопаду весной.

Когда песня закончилась, Король спросил:

- Тот белый олень, летящий, как свет, и услаждающий взор, подобно водопаду весной, плод твоей глупой выдумки или у него есть дыхание и кровь, и я с сыновьями могу потягаться с ним в быстроте и силе?

Менестрель пропел:

Как свет, сквозь лес летит олень, Летит всю ночь, летит весь день.

- Назови же мне имя этого леса, - прогремел голос Короля. Менестрель пропел:

В лесу, меж копей и меж гор, Олень сияет с давних пор.

Тут Король встал с кресла, опрокинув кружку красного вина, которое пролилось на пол.

- Ты точно назвал в своём дьявольском стихе пределы Заколдованного Леса, - крикнул он. - Никто из домашних Короля Клода не охотится в этих проклятых местах!

Менестрель пропел:

Тэг промажет, Гэл отстанет, Джорну силы не достанет, Но не скажут, будто Клод Слаб, как мышь, и слеп, как крот.

Король дёрнул свой длинный ус, искорка сверкнула в его глазу, вылетела из него и вновь блеснула, как светлячок.

- Может быть, - вымолвил он наконец, - белый олень, быстрый, как свет, и есть настоящий олень. Завтра мы проверим его хвалёные доблести, и если это олень - я повешу его голову на стену, а мясо - в кладовой. Если же это красна девица, заколдованная чарами ведьмы или волшебника, а на самом деле - дочь короля, земли которого лежат на севере, на востоке, на западе или на юге, то я проткну твоё сердце копьём, поганый скоморох!

Клод ударял кружкой о стол, чтобы придать вес каждому слову своего зловещего предупреждения, но когда оглянулся на менестреля, того и след простыл. Клод нахмурился и пробормотал:

- Этот малый кого-то напомнил, кого я где-то встречал.

- Если это и вправду олень, - обрадовался Тэг, - у нас будет самая знатная охота за всю жизнь!

- Если это вправду олень, - обрадовался Гэл, - полакомимся мы самой знатной дичиной.

У Короля сверкнули глаза и он проглотил большой абрикос.

- А что, если это вправду принцесса королевской крови - сказал Джорн.- Тогда она даст вам опасные задания, чтобы узнать, кто из нас достоин её руки и сердца.

Тут Тэг, выказывая силу, выхватил толстую кочергу из камина и согнул её вдвое, а Гэл подпрыгнул и сделал двойное сальто на месте. Джорн же смотрел на братьев и слегка трогал струны своей лиры, а Король подёргивал ус, и в глазах его пылали мечты об охоте. Квондо же сидел в углу под щитом и смотрел на Клода, Тэга и Гэла, слушая лиру Джорна.

Уже на заре следующего дня Король с тремя сыновьями осаживали чёрных строевых коней у Заколдованного Леса и озирались вокруг.

- Не срывайте тех лютиков, - предостерёг Клод, показывая корявым пальцем на крохотные цветочки в изумрудной траве, - а то они вспыхнут и обожгут вам руки!

- Не срывайте тех лишайников с дерева, - предостерёг Тэг, - а то они превратятся в кровь и вымажут вам руки!

- Не трогайте тот белый камень, - предостерёг Гэл,- а то он оживёт и укусит вас за руку!

Вдруг за Копями Лунного Камня прогремел гром, взошло солнце, кони вздрогнули от вспышки молнии, и тьма вокруг Короля и его сыновей засверкала миллионами светлячков.

Клод и сыновья с изумлением смотрели на искристый танец, а светлячки на из глазах становились снежными хлопьями, которые мягко падали на землю, исчезая в ней. Гром замолк, тучи разошлись, и снова показалось солнце.

- Такое светопреставленье порой приводит к несваренью, - проворчал Клод.- Я потеряю вкус к нежнейшему мясу на земле, если этот нелепый поток фактов и форм не прекратится.

- Жар холоден, - сказал Тэг.

- Твёрдое мягко, - сказал Гэл.

- Что ночь - то день, - сказал Клод.

А Джорн, который, покуда творились чудеса, сочинил стишок, тут же прочитал его:

Отвесна равнина, Черна белизна, Горячая льдина, А правда - одна.

- Недурно срифмовано, Принц Джорн, - услышали они голосок, исходивший вроде бы ниоткуда, пока Король и сыновья не разглядели под ногами лесного колдуна в синем платье и островерхом колпаке.

- Эй, - сказал Король увидев колдуна, - сдаётся, я тебя уже встречал в ином месте, а не здесь.

- Ты видел меня в иное время, а не сейчас, - возразил колдун, сорвал голубой цветок и подбросил его в воздух, а тот стал бабочкой и запорхал между деревьями.

- Раз случилось мне уже побывать в этих лесах, - сказал Король.

- Двадцать шесть лет, двадцать пять дней и двадцать четыре часа тому, - ответил колдун.

- Мой отец, братья и я гнались за оленем, - сказал Клод,- с которым у крутой Кентавровой Горы произошло поразительное и преобидное превращение. Трепещи трогать тревожную эту тему, яд языка являя.

- Это не он явил яд языка, а ты. У тебя самого язык вдруг стал заплетаться то на «п», то на «т», то на «я», - сказал Джорн.

- А будет и на «в», - добавил колдун.

- Прохвост, побойся повторить проказу, болшевнику вкатать велю я вразу, и не воюсь я бредных болдунов, - надменно, начальственно и непреклонно разрубил рукой воздух Клод, а сыновья глядели на него в изумлении.

- Ты заговорил волшебными словами, о Клод!- воскликнул колдун, церемонно приподняв колпак и низко поклонившись. - А сейчас могу ли я оказать услугу тебе и Принцам Тэгу, Гэлу и Джорну? Могу ли я показать вам лающее дерево, поющую тину и бескрылых птиц?

Король поморщился от перечня чудес, а Принц Джорн ответил колдуну:

- Батюшка ищет белого оленя, быстрого, как свет, и услаждающего глаз, подобно водопаду весной.

Колдун снова поклонился и подбросил колпак в воздух.

- Что вверх взлетит, тому не должно падать, - сказал он, и колпак, медленно раскачиваясь, будто колокол, тихо поплыл над деревьями всё выше и выше, пока совсем не скрылся из виду.

- А что упало вниз, то пусть взлетит, - сказал колдун и, пошевеливая тремя пальцами левой руки, показал ими на землю. Вдруг с земли стали подниматься растаявшие снежные хлопья, а взлетев до груди колдуна, превратились в миллионы светлячков. Король с сыновьями в изумлении смотрели на чудо, и на мгновение четыре коня и четыре человека застыли, как статуи, потому что сквозь мерцание, сияние и мигание вдруг мелькнул белый олень, быстрый, как свет, и услаждающий взор, подобно водопаду весной.

Белый олень мелькнул в зелёном лесу, а Король и его сыновья понеслись за ним мимо лающего дерева по поющей тине, вспугнув стайку бескрылых птиц. Погоня продолжалась, пока не стало садиться солнце и не опустились странные тени. Белый олень уводил преследователей через серебряную трясину, бронзовое болото и золотую поляну и мчался, быстрый, как свет. Спущенной стрелой пролетел он над огненной топью и туманными мхами, взбежал на рубиновый гребень, перепрыгнул долину фиалок и устремился по жемчужной тропе, ведущей к бесчисленным лабиринтам Копей Лунного Камня.

Топот двадцати копыт прогремел по лощине привидений с зачарованными чинарами, на которых горели фонарики, мимо бирюзового озера, вдоль аллеи асфоделей, вдруг резко повернувшей вниз изгибами по тёмному спуску к тусклой и тоскливой равнине.

Садилось солнце в море, и семь звёзд внезапно в синем небе заблистали, и кончился олений страшный день. Он добежал, стоял он в тишине, дрожа всем телом, под крутым утёсом стремительной Кентавровой Горы.

Король Клод, Принцы Тэг и Гэл изготовились пустить стрелы, а Джорн зажмурился, чтобы не видеть того, что должно было произойти, но когда через мгновенье он открыл глаза, царственные охотники изумленно смотрели, опустив луки и стрелы, не на загнанного оленя, а на высокую и смуглую юную деву, мило приоткрывшую алые уста - настоящую принцессу в длинном белом атласном платье, с самоцветами, сверкавшими в волосах, золотыми сандалиями на ногах, и сиянием тёмных очей.

Четыре коня навострили от внезапного удивления восемь ушей, три Принца пали на колени к ногам девы, а Король мрачно вглядывался в неё, дергая ус.

- Да, знатная была у нас погоня, достойная любого короля, - проворчал он, - но кончилась она, как и тогда, пропавшим мясом и прелестной леди, которую нам надо проводить в её страну. И дай Бог, чтобы её родитель знал толк в винах.

Но когда юный Джорн, единственный из Принцев, кто не потерял дар речи, попросил деву назвать своё имя и сказать, из какого она царства, та лишь покачала головой:

- Я его не помню.

Король Клод вздохнул.

- Посади её на своё седло, Джорн, - сказал он, - и пусть она присутствует за нашим столом, правда, в ином качестве, чем я надеялся. И давайте поспешим, пока не появился здесь коварный колдун со своими кознями и колкостями.

Тут Джорн подсадил Принцессу в седло, бубенцы и пряжки весело зазвенели, и Король Клод поворотил коня в обратный путь по тусклой и тоскливой равнине, вверх по тёмному спуску, аллее асфоделей, мимо бирюзового озера в лощину привидений с зачарованными чинарами, на которых горели фонарики, по бесчисленным лабиринтам Копей Лунного Камня, по жемчужной тропе и долине фиалок, через рубиновый гребень, по туманным мхам, огненной топи, золотой поляне, бронзовому болоту и серебряной трясине, вспугивая стайки бескрылых птиц, через поющую тину, мимо лающего дерева, и опять по зелёному лесу с мерцающими светлячками к открытой дороге, которая вела прямо в замок.

ПОТЕРЯННАЯ ПРИНЦЕССА

На следующее утро Принцесса сидела в восточном покое старого замка и смотрела на солнечные лучи, что врывались сквозь щели и круглые бойницы стен и падали ярким узором на холодный каменный пол.

Королевский Маг, не слишком искусный, как мы уже упоминали, в своём мастерстве, развлекал Принцессу, жонглируя семью серебряными шарами, а Квондо сидел в углу и смотрел сперва на серебряные шары, а затем на тёмные недоуменные глаза милой девицы. Почти всю ночь она провела без сна, пытаясь вспомнить своё имя и имя своего батюшки.

На полу перед ней сидел, скрестив ноги, Писец и читал нараспев имена королей из увесистого тома в надежде, что одно из них зажжёт свет в глазах девушки. Он дошел до буквы «П» и монотонно бубнил: «Пэк, Падро, Пайорел, Пент, Перрил, Пэо, Пиллигро, Пив, Подо, Полонел, Пугги». При имени «Пугги» Принцесса чуть вздрогнула, но только потому что Маг уронил один из своих шаров. Квондо подхватил шар и кинул ему обратно.

Писец поцокал языком и зубами:

- Король Пугги, - сказал он, - самый недостойный во всей этой книге. Он живёт в развалившемся замке на холме с семью полоумными дочерьми. Его жена умерла от приступа неудержимого визга, когда принцессы были ещё маленькими. Теперь Пугги с семью дочками живёт уединённо, и бедокурят они на своём холме так, что не приведи господи: то скатывают валуны на прохожих, то поворачивают реки вспять, то грабят караваны, отбирают украшения и шелка, а, вырядившись, затевают по ночам дикие и шальные игры с фонарями из тыквы. - Писец воздел руки и покачал головой. - Каждую ночь проказничают они, как дети малые накануне Дня Всех Святых.

Принцесса нахмурилась и чуть побледнела. Писец вздохнул и продолжил чтение, поднимая глаза на Принцессу после каждого имени, но она ничем не обнаруживала узнавания. А он всё читал, и двадцать имён на «Р», и сорок на «С», и десять на «Т», и пять на «У», всего два на «Ф», зато тринадцать на «В», девяносто на «О», пятьдесят шесть на «Л» и, наконец, дошел до последней буквы «Зет». «Зар», - сказал он, и Принцесса подпрыгнула на стуле, но только потому, что Маг уронил ещё один серебряный шар. Квондо кинул шар обратно, и жонглирование с монотонным распевом продолжалось: «Зазо, Зат, Заузау, Зав, Закс, Зазир, Зазуно, Зузз», произнёс, наконец, Писец, хлопком закрыл книгу, подняв облачко пыли, покачал печально головой и встал. Маг позволил серебряным шарам упасть в широкий карман своего длинного халата, а Квондо глядел на Принцессу мягким взглядом.

- Я помню лишь деревья и поля, и больше ничего, - вздохнула она.

- Здесь дело за Лекарем, - сказал Писец, - но Лекарь Вашего Величества сам страдает непонятным недугом и просил его не беспокоить.

Принцесса изучала встревоженным взглядом узор теней на полу от бойниц башни.

- Есть, правда, ещё Часовщик Вашего Величества. В своё время его не раз озаряли хитроумные догадки. Токо, Часовщик, - добавил он, - был когда-то вашим Звездочётом.

Принцесса взяла платок и стёрла со щеки Писца пятно книжной пыли.

- Почему Токо перестал быть Королевским Звездочётом? - спросила она.

- Она так постарел, что не мог уже различать не только планеты, но даже Луну и Солнце, - ответил Писец. - Его доклады о том, что все светила гаснут, сильно встревожили Короля, потому что, вы знаете, для охоты ему нужно много света, так что, как говорится, без обиды.

Принцесса чуть улыбнулась, а Писец продолжал:

- «В моих башнях должны сидеть такие люди, которые будут сообщать мне о ярком солнце и ясных звездах!» - вскричал тогда Король. Вот Токо и засадили делать всякие часы: и куранты, и солнечные, а наблюдать за небом послали человека помоложе, по имени Паз. Он изобрёл для своего телескопа розовые линзы, так что самая бледная луна и самые холодные звёзды становились в нём жаркими и полнокровными, о чём он и сообщал Королю. Давайте сходим в тёмную мастерскую старого Токо и послушаем, что он скажет.

Токо нашли в мастерской, где он выреза'л надпись для солнечных часов: «Миг света сменяет нескончаемая тьма». Глаза старика так ослабли, а сотня часов тикала и отбивала время так громко, что он и не заметил посетителей. Принцесса прочла надпись, вырезанную на другом циферблате: «Сейчас темнее, чем вам кажется», и на третьем: «Мгновенье света убегает прочь, и вновь навеки наступает ночь». Писец похлопал старого Часовщика по плечу, и тот поднял на него блёклые и затуманенные глаза.

- Я привёл сюда безымянную Принцессу, которая помнит лишь деревья и поля, и больше ничего.

Он поднёс сложенную чашечкой ладонь к уху старика и рассказал ему о белом олене, и как тот превратился под самой Кентавровой Горой в высокую, смуглую и милую Принцессу, как он прочёл ей все имена из Книги Королей, но свет не вспыхнул в ее глазах.

- Ты - человек, которого всегда озаряли хитроумные догадки и рискованные домыслы, - закончил Писец. - Что скажешь ты о горестях принцессы?

Часовщик покачал длинным тонким пальцем:

- Пусть погуляет милая в саду, где радугою светятся фонтаны, а я рискну и, может, догадаюсь, что приключилось с памятью её.

Стрелки сотни часов показали полдень, но пробили они и восемь, и шесть, и девять, и четыре, и вообще сколько угодно раз, только не двенадцать.

- Девицы околдовывают часы, - сказал Токо,- а те бьют то больше, то меньше, чем надо, насмехаясь над временем.

Писец отвёл Принцессу к двери и показал ей сад, где фонтаны блистали радугой, и смотрел, как она движется между ними, милая, но от всего отрешённая, не слыша ни боя часов, ни слов людей.

- Быть может, она упала и ударилась о камень? - высказал Писец свою догадку, - и так потеряла память.

Старик покачал головой.

- А, может быть, отведала она настоя или зелья -предположил Писец, - и так потеряла память?

Старик опять покачал головой и сказал:

- Ты ведь просил пуститься в рискованные домыслы меня, а рискуешь сам.

Писец извинился и молча выслушал слова старика.

- Вспомнилась мне история, что сказывал мой батюшка лет сто назад, - продолжил Токо, - удивительная история о дружбе настоящего оленя с лесным колдуном. Кажется, в то давнее время лесной колдун упал и разбился, а, может быть, испил настоя или зелья в апреле, когда потоки быстры и могучи, и бесчувственно погрузился в сон. Проходил там олень, который вытащил беспамятного колдуна из потока и тем спас ему жизнь. В награду за доброе дело колдун подарил оленю власть обращаться в высокую и смуглую принцессу, если охотники станут наседать на него и нигде не останется спасения, как у того оленя, которого загнали у Кентавровой Горы.

Глаза Писца стали большими и круглыми, а рот раскрылся от изумления, и в тот же миг сто часов, на которых стрелки показывали одиннадцать минут первого, пробили тринадцать раз. Когда бой затих, Писец сказал:

- Так ты утверждаешь, что наша Принцесса во всём, кроме внешности, олень, а не принцесса королевской крови?

- Однажды в давнее время, - продолжал старик, - на того оленя сильно наседал один местный парняга. Он здорово держался в седле и загнал оленя к крутому утёсу, на который тот не мог взбежать. Но как только охотник поднял лук, задыхавшийся олень с дикими глазами вдруг предстал перед ним дивной Принцессой, высокой и смуглой. Парень побледнел, покраснел, посинел и, побросав лук и стрелы, ускакал, огорошенный, во всю мочь своей несчастной кобылки.

А олень в обличье девы пошёл в пещеру к своему колдуну, с которым он подружился, и с дрожью в голосе спросил, можно ли ему оставаться девой до конца дней. Колдун, помня старое добро, дал ему власть оставаться девой обличьем, покуда трижды не изменит ей любовь. Если же не повезёт ей в любви три раза, то чтанет она оленем уже навсегда.

- Первым полюбил её поэт, вторым - менестрель, а третьим - рыцарь, и каждый, в свою очередь, обнаружив её истинную природу, бросал её. Да и кто может любить даму, которая по естеству - олень?

Долго слышались лишь тиканье часов да слабый шум фонтанных струй.

- Так что же потом, - спросил Писец, - когда любовь изменила ей в третий раз?

- Потом, когда любовь изменила ей в третий раз, - сказал Токо, - ей вернулось её истинное сердце.

Часы ни с того, ни с сего пробили семь.

- Сказал ли ты мне правду? - спросил Писец.

- Белый олень во времена моего батюшки не знал своего имени, потому что у диких зверей не бывает имён, и помнились ему лишь деревья и поля, и больше ничего, - ответил Токо.

- Как же рассказать мне всё это Клоду, самому гордому охотнику наших дней? - воскликнул Писец. - Молю тебя, Токо, усомнись в своих сомнениях и обнадежь нас своей надеждой, что эта Принцесса, быть может, настоящая.

Старик покашлял:

- Возможность, достоверность и надежда - кто в силах на весах их уравнять? Я знаю знаки, символы, симптомы бессчетных чар. Кругами колдовство ведётся.

Ни старик, ни молодой не заметили темной фигуры в дальнем углу мастерской: карлика Квондо, который незаметно пробрался внутрь и присел на корточки. Он смежил глаза, чтобы не выдать себя их сверканием, но не спал. Писец повернулся, не сказав ни слова, открыл тяжелую дверь и вышел.

Навстречу ему шла Принцесса, и украшения так сверкали в её волосах, а золотые сандалии так ладно сидели на ножках, что он усомнился, может ли олень, если она и впрямь была оленем, принять столь совершенный и восхитительный облик. Писец задумался, а смог бы он сам безраздельно полюбить ту, что по воле чар вдруг станет однажды обкусывать листья на деревьях, и со вздохом решил, что не смог бы. Он покачал головой и внёс маленькую заметку в архивы своего сердца.

В тёмных глазах безымянной девы стоял вопрос, но Писец покачал головой, отвернулся и вздохнул:

- Старик молчал, мычал и что-то мямлил, ходил вокруг да около, терялся, не говорил ни да, ни нет, но много того сего с весьма изрядной долей беспочвенных догадок, измышлений, намёков, умолчаний и отсылок, перемежая множеством предлогов: «когда», «ввиду», «причём», «притом», «при сём», а в результате - ворох ерунды, в шесть раз бедней того, что нам известно.

Он низко поклонился и вздохнул, и снова поклонился, а Принцесса прошелестела над травой, как дождь, и скрылась за калиткой.

Молчаливой была трапеза в тот полдень в длинном банкетном зале, где даже днем было так сумрачно, что зажигали светильники в железных канделябрах вдоль толстых каменных стен. Таинственная дева погрызла орешки, пощипала лист салата и отказалась от вина, напомнив тем озабоченному Королю и его старшим сыновьям о вчерашней погоне в Заколдованном Лесу и её удивительном окончании.

Клод, Тэг и Гэл беспокойно ёрзали на стульях и что-то ворчали, а Принц Джорн, нежный взгляд которого выдавал его чувство к безымянной деве, радовался тому, что она, поднимая глаза и оглядывая сидящих за столом, смотрела на него мягко. Карлик Квондо опять притаился в углу за железным щитом, не пропуская ни взгляда, ни ворчания, и безотрывно следил тёмными глазами за сидящими.

- Если вы не станете есть лучше, - сказал Король Принцессе, - я позову своего Лесничего, то есть, прошу прощения, - он поспешно поправился, - Лекаря.

Принцесса покраснела, Джорн скорчил отцу гримасу, а Король, чтобы скрыть замешательство, кликнул Мага, который мгновенно явился в облаке дыма.

- Я, кажется, приказывал тебе никогда больше не появляться в облаке дыма, - проворчал Король. - Запах пороха портит вкус вина - я тебе уже говорил.

- Я забыл, - сказал Маг.

- Заходи в комнату как все люди.

- Да, сир, - сказал Маг и стал жонглировать семью золотыми и серебряными полумесяцами.

А Король всё ворчал про себя: «Мало ему было раньше появляться с молнией и громом, так теперь ещё надымил на весь замок! Само представление дешевле появления. Простой лесной колдун узнаёт больше за день, чем этот дурень за десять лет, а ведь учился в самой дорогой школе для чародеев. Не в коня, видать, корм! Нет, нельзя никого выучить ни в седле сидеть, чтоб любо глядеть, ни чары наводить. Такое или само приходит или, как говорится, не дано».

Ворча и дёргая ус, Король выпил чашу красного вина, встал из-за стола и поднялся по каменной винтовой лестнице. Он всё ещё говорил сам с собой, и голос его разносился гулким эхом по залам и покоям замка: «Я отучу эту милую деву от безымянности, чтоб мне съесть сырую лошадь!» Тут до него донеслись звуки из Королевского Лекараря, который то стонал, то утешал сам себя:

- Ах, никогда уж мне не встать с постели!.. Нет, маленький, сейчас мы, детка, сядем, опустим ножки, встанем и пойдём. Дня не пройдёт, и эти щёчки снова, как розы, расцветут... О никогда... Да, да, мы встанем, выйдем из кроватки... О нет... О да... О нет... О да... О нет...

Лекарь вдруг смолк, а когда Король вошёл в комнату, мерил себе температуру: он достал термометр из подмышки и тут же стряхнул его, даже не взглянув.

- Как врач я должен мерить себе температуру каждые три часа, - сказал он. - Но как больной я не должен знать, какая у меня температура.

- Я пришёл сюда поговорить с тобой как с врачом, а не как с больным, - сказал Король.

- Я не верю, что смогу вылечить себя, - ответил Лекарь. - Ну, ну, - возразил он сам себе. - Мы ни в коем случае не имеем права терять веру в искусство нашего врача.

Король вздохнул, подошёл к окну и окинул взглядом окружавшие замок угодья. Он дёрнул себе левой рукой правое ухо и стал рассказывать историю о белом олене, за которым он с сыновьями гнался весь день, и как тот превратился в высокую и смуглую принцессу, у которой в памяти остались лишь деревья и поля, и больше ничего. Окончив рассказ, он спросил Лекаря, что, по его мнению, случилось с Принцессой, и почему она никак не вспомнит ни своего имени, ни имени своего отца.

- Может быть, она упала и ударилась о камень, - предположил больной увещевающим голосом, - а, может быть, испила она настоя или зелья.

- У неё нет ссадин на голове, и зрачки не расширены, - сказал Король.

- Гм...- промычал Лекарь. - Мне нужно будет изучить этот случай, когда я встану, если я когда-нибудь встану, в чём сомневаюсь. Да уж, розы на щеках! Понять не могу, что со мной творится... Ну, ну, не надо, миленький, работать! Ты отдохни, работа не уйдёт...

Король, посмотрел на больного, вздохнул, вышёл из комнаты и пошёл к своему ложу, где пролежал час, ворочаясь и бормоча про себя. Наконец, он встал и тяжело спустился вниз по винтовой лестнице.

В восточном покое, откуда уже ушло солнце, Король застал Мага: тот жонглировал семью маленькими лунами и семью серебряными шарами при свете семнадцати высоких свечей. Писец читал нараспев имена воображаемых королей, а Принцесса сидела всё в том же кресле, что и утром, когда он читал имена настоящих королей. «Ранго, Ренго, Ринго, Рунго, - бубнил Писец. - Раппо, Реппо, Риппо, Роппо, Руппо».

Королевский Маг уронил луну и шар, и пожаловался, что свечи мигают, и ему ничего не видно. Квондо сидел в углу, устремив тёмный взор на недоуменное лицо Принцессы.

«Санто, Сенто, Синто, Сонто, Сунто - гудел Писец. - Талатар, Телетар, Тилитар, Тулутар, Ундан, Унден, Ундин, Ундон, Ундун».

- Что за представление при мерцающем свете? - взревел Клод.

- Я сочиняю имена королей в надежде, что одно из них зажжёт свет в глазах Принцессы, - сказал Писец. - «Варалар, Вералар, Виралар, Воролар, Вурулар, Вакси, Векси, Вокси, Вукси», - произнёс он нараспев.

- «Пап, Пеп, Пип, Поп, Пуп!» - передразнил его Король с отвращением. - Хватит тебе всяких: «Вакси, Викси, Вукси!» Наша милая гостья, может быть, безымянна, но и дураку ясно, что она не воображаемая дочь воображаемого монарха. Я решу эту задачу безо всяких тиррадидл и тирридадл. Сию минуту и на сём месте я издам указ, чтобы Принцесса дала опасное задание каждому из моих трёх сыновей, и кто первый справится с ним, пускай берёт себе в жёны эту красавицу. Девицу в чувство может привести только замужество!

Глаза Принцессы засияли, когда она подумала о Джорне, поскучнели, когда она вспомнила о Гэле, и наполнились страхом, когда когда представила себе Тэга.

- Завтра, когда солнце поднимется к зениту, - сказал Клод, - наша гостья должна дать каждому из моих сыновей опасное задание. Ставлю ларец с изумрудами, что первым вернётся Тэг. Кто из вас поставит столько же на Гэла?

Краткое молчание прервал глубокий хрипловатый голос Квондо:

- Ларец изумрудов, мера за меру, - сказал он, - что мужем нашей гостьи станет Джорн!

От хохота Короля Клода дрогнули тяжёлые стены.

- Принято, недоросток! - проревел он.

Принцесса встала, сделала реверанс Королю и покинула зал, а вслед за ней вышли Квондо и Маг. Когда Клод собрался уходить, Писец неуверенно начал:

- Токо сказывал историю...

- Не рассказывай мне сказок Токо,- прервал Король. - Старый осёл докладывал мне о кометах, которые оказывались светлячками. Его сто курантов бьют, когда им вздумается, а солнечные часы стоят у него в тени. Так что не рассказывай мне сказок Токо.

В комнату без стука вошёл Старший Камердинер и поклонился Королю:

- Ваш Звездочёт, сир, требует срочно принять его. В небесах сотворилось что-то дивное!

- Пусть заходит! Пусть заходит! - крикнул Клод. - И не торчи здесь со своими поклонами и ужимками. Скажи ему - пусть заходит.

Королевский Камердинер отвесил поклон, церемонно склонил голову и удалился.

- Это мой батюшка любил пышность и церемонии, а мне пузатые посредники ни к чему. Если человеку надо войти и поговорить со мной - пусть заходит и говорит.

В дверь постучали, и в комнату вошёл Паз, Королевский Звездочёт. Он был молод и розовощёк, одет в розовое платье и смотрел розовыми глазами через розовые очки.

- Громадная розовая комета, - сказал он, - только что чуть-чуть не столкнулась с Землёй. Она ужасно шипела, как раскалённый утюг в воде.

- Знак мне, - ответил Клод. - Всё целится в меня.

Он вышёл из комнаты, хлопнув дверью так, что тяжелые книги распахнулись, а листы их зашелестели от поднятого ветра.

На следующий день, когда солнце достигло зенита, беспамятная Принцесса сидела на высоком резном золочёном кресле в большом круглом зале и в присутствии Короля с Писцом по очереди повелевала каждому из трёх Принцев пасть перед ней на колени.

- Повелеваю тебе, Принц Тэг, - сказала она, - если хочешь завоевать мою руку, найти на охоте и убить одним копьём безо всякой помощи великанского Голубого Вепря из Тэдонской Пущи в Лесу Страхов, принести его золотые клыки и положить их у моих ног.

- Но ведь сто рыцарей сложили головы в охоте на великанского Голубого Вепря из Тэдонской Пущи в Лесу Страхов! - воскликнул Тэг.

- Разве отважный Принц Тэг не охотится на дичь опаснее белого оленя? - спросила Принцесса.

Тэг поклонился, поцеловал руку девы, и через мгновенье в круглом зале услышали громовой топот его коня.

Пришла очередь Гэлу пасть на колени, и Принцесса сказала:

- Повелеваю тебе, Принц Гэл, если хочешь завоевать мою руку, победить Семиглавого Дракона из Драгора, стерегущего Священный Меч Лорала, принести сюда этот меч и положить его у моих ног.

- Но ведь сто рыцарей сложили головы в схватке с Семиглавым Драконом из Драгора! - воскликнул Гэл.

- Разве отважный Принц Гэл не охотится на дичь опаснее белого оленя? - спросила Принцесса.

Принц Гэл поклонился, поцеловал руку девы, и через мгновенье в круглом зале услышали громовой топот его коня.

Последним преклонил колени Джорн, и Принцесса сказала:

- Повелеваю тебе, - отважный Принц Джорн, если хочешь завоевать мою руку и сердце, одолеть Мок-Мока, сторожащего вишнёвое дерево в Чардорском саду в десяти лигах от ворот замка, принести сюда серебряную чашу с тысячей вишен и поставить её у моих ног.

Король Клод наклонился вперёд в большом дубовом кресле:

- Но ведь Мок-Мок - это пугало из глины и сандалового дерева, которое слепил мой пра-пра-пра-пра-прадед триста лет назад, чтобы отгонять Птиц-Рух, прилетавших полакомиться вишнями! - вскричал он.

- Но ведь сто мальчишек вырезали свои имена на страшном Мок-Моке в вишнёвом саду Чардора! - воскликнул Джорн.

- Разве отважный Принц Джорн не охотится на дичь опаснее белого оленя? - спросила Принцесса.

Джорн поклонился, поцеловал руку девы, и через мгновенье в круглом зале услышали громовой топот его коня.

Принцесса встала, сделала реверанс Королю и поднялась по каменной винтовой лестнице, чтобы поухаживать за Лекарем и за Магом, который, пытался снять себе голову и поставить её на место, как это делали кролики, но лишь свихнул шею и слёг в постель. Король обошёл зал, машинально трогая щиты на стенах ногтем большого пальца, от чего они глухо звенели.

- Сколь милое лицо, - бормотал он. - Сколь милое дитя, но полон я каким-то странным ощущеньем, будто с приглушенной тревогою за мною она следит - лесной зверёк...

Королевский Писец приложил к носу указательный палец правой руки.

- Скорее, будто вспугнутая птица, трепещущая в ивах, - добавил он.

Король резко повернулся и прорычал:

- Нет, не как птица, вспугнутая в ивах. Мой сон был ночью неглубок, и слышал я каждый шорох, писк и вскрик, и вздох: «тик-цок», «тик-цок» оттуда доносилось, - и он показал рукой чуть западней севера. - И что ни ночь, я слышу этот звук.

- Ведь иногда лесные колдуны с луны бросают камни - может это? - предположил Писец.

Король вздохнул:

- Несчётно, тысчу раз, настойчиво, настырно, непрерывно: «тик-цок», «тик-цок», «тик-цок», «тик-цок», «тик-цок».

Он подошёл к Писцу:

- Рассказывай теперь, какую сказку наплёл тебе намедни старый Токо?

Писец покашлял:

- Сказка Токо извилиста, полна обиняков, намёков, недомолвок, то да сё, ни «да», ни «нет», а только «допустимо», «быть может», «исключить нельзя», «похоже» и ворох всякой прочей ерунды - шесть «за», шесть «против», а отгадки - нет.

- Бу-бу-бу-бу, - сказал Король. - Болтай, болтун, болтай. Нет у меня досуга и охоты раздумывать над заумью его. Его рассказ всегда идет кругами и вертится на месте, как юла, со столь же малым смыслом.

- Я сделал всё, что мог, - пожал плечами Писец и пересказал историю об олене, шедшую от отца Токо, снабдив её сотней собственных поворотов и зигзагов.

Слушая, Король сперва порозовел, потом покраснел, потом стал из красного серым.

Обретя, наконец, голос, он прохрипел:

- Дай Бог, чтобы наш олень не оказался том оленем из истории отца Токо.

Писец воздел руки:

- Волшебство, - как говорит Токо, - движется кругами. Череда, а не чехарда чар очерчивает чудо, и что истинно для одного особого случая, истинно и для всех особых случаев той же особости. Если бы какой-то негодяй не забыл вернуть «Историю волшебства» на ту полку, где ей положено стоять, я бы показал вам, что я имею в виду. Над этой книгой трудились ещё писцы вашего батюшки. Нет в ней уже нет ни указателя имен, ни словаря тёмных смыслов, да и то сказать - страницы позагнуты да повырваны, в кляксах и пятнах, обложка в лохмотьях, а корешка нет.

- Кто там в лохмотьях? - удивился Клод.

- «История волшебства», - изволите не слушать, Ваше Величество! - обиделся Писец.

- Как посмела она вырядиться в лохмотья? - рявкнул Клод.

- Да уж жизнь довела.

- «Жизнь довела» - передразнил Клод. - «История волшебства» как раз сейчас в моей опочивальне, и листаю я её каждую ночь на сон грядущий.

Он хлопнул в ладони, и появился человечек малого роста в жёлтом одеянии. Клод велел ему сходить в королевскую опочивальню и принести «Историю».

- Позови трёх слуг себе в подмогу, - добавил Клод.

- Лица, берущие в Королевской библиотеке «Историю волшебства» или иные книги, должны заполнить соответствующее требование, - строго заметил Писец.

- Я не из тех, на кого заводят карточки, кто заполняет требование и кого можно заставить расписаться в формуляре, - отрезал Клод, - и если книга мне нужна, я просто иду и беру её.

Король и Писец выхаживали по залу навстречу друг другу, а когда встречались, первый ворчал, а второй - вздыхал. Тут в зал вошли четыре человечка в жёлтых одеяниях, сгибаясь и оступаясь под тяжестью огромного древнего фолианта. Они положили книгу прямо на пол и вышли, а Писец стал переворачивать пожелтевшие пыльные страницы, бегло просматривая их и покашливая.

- Здесь нет ничего на «олень», - сказал он, наконец, - кроме сообщений о девах, которые превращались в оленей, а потом из оленей - в дев. Все строги, обаятельны, учтивы, смуглы, высоки, убраны красиво. Но в каждом случае расколдованная дева помнила своё имя. Так здесь сказано.

- Тогда поищи на другое слово! - рявкнул Клод.

- Ну, например? - спросил Писец.

- Потеря памяти у дев, - рыкнул Клод. - Смотри на «П».

- «Потеря» в данном случае на «Д», - возразил Писец.

- Да мыслимо, возможно ли такое? - громом прогремел Клод.

Голос Королевского Писца был твёрд и ясен:

- Слова в книге расположены по ключевому понятию, так что нужно смотреть «Девы, потеря памяти».

Король зажмурил левый глаз, открыл, а потом зажмурил правый. Голос его стал низким и зловещим.

- Ничуть не сомневаюсь, что «кошка» у тебя на «ша», обезьяна-образина - на «эр», а «баран-болван» на «эф»! Хоть в «Э, Ю, Я» ищи разгадку тайны, а дай ответ!

Щиты на стене задрожали. Королевский Писец открыл букву «Д», где оказались свалены в одну кучу Дамоклов меч судьбы и Двойники, Догадки, Духи, Домовой и Демон, Доверчивость и Доводы рассудка, а с ними Дьявол, Дежа-вю и Девы. Король ходил взад и вперёд, пока Писец просматривал десятки страниц, то ахая, то охая, то ухая, то эхая. Наконец, Король не вытерпел и крикнул:

- Хватит тебе квакать и крякать - читай, что есть!

Писец покачал головой:

- Король, не торопите. Здесь полно статей и пунктов, ссылок и отсылок, значков, помет, подстрочных примечаний и терминов, и внутренних цитат на греческом, персидском и латыни, а также разных «см.» и «и т.д.» - «См., и т.д.» - давай ответ скорее простым, понятным, внятным языком без всяких там «балда-белиберда».

Писец вспыхнул, перейдя от обиды на прозу:

- Вот на букву «Д» здесь рассказ о девяти чарах, которыми лесного и полевого оленя превращают в деву.

- Почему именно его? - спросил Клод.

Писец ответил медленно и терпеливо:

- Во-первых, олень спас жизнь колдуну, а, во-вторых, злой колдун решил сыграть с людьми злую шутку.

- Если бы я был королем над всеми королями, я бы положил конец колдовству, пусть мне хребет сломают. С такой суматохой и причудами кто поймёт, где его гончий пёс, а где - племянница?

- И вот что верно, - продолжил Писец, - для этих девяти чар: те девы были безымянны и помнили деревья и поля, и больше ничего.

- Ого! - сказал Король.

- Кроме того, что не менее важно, чары были всегда одинаковы, и во всех изложенных здесь случаях олень, спасаясь от погони, попадал в тупик, откуда не было возврата.

- Ну! - потребовал Король.

- После чего именно в том месте и в тот же миг олень являлся девою учтивой, высокой, смуглой, убранной красиво, принцессой благородной, как взглянуть.

- Во! - простонал Король и тяжко опустился на стул.

Писец вышагивал какое-то время взад и вперёд, потом остановился и поднял руку.

- И у всех этих лжеженщин, лжедев и лжепринцесс есть поразительное свойство.

- Так в чём оно? - прохрипел Клод.

- В том, что ни любовь, ни жар не расплавят чёрных чар. - Королевский Писец на минуту замолк и продолжил. - Кто их в третий раз разлюбит, вмиг несчастную погубит.

Клод вскочил и зашагал взад и вперёд по залу.

- Запиши рескрипт! - приказал он.

Писец нашел чернила и гусиное перо в паутине на полке, вытащил кусок пергамента из-за щита и уселся на пол, скрестив ноги. Клод закрыл глаза и сказал:

- Пиши простым и внятным языком: «Никто из сыновей моих отныне оленя в жёны не возьмёт», и точка.

- Оленя, - продолжил Писец, - в любом обличье, форме, воплощенье, под маской и личиною любой...

- Кто издает этот рескрипт, я или ты? - спросил Клод.

Голос Писца был ясен и твёрд:

- Нет сомненья, - сказал он, - что рескрипт должен быть изложен так, что если бы вам когда-либо пришло в голову изменить своё мнение, от рескрипта можно было бы отойти, отречься и отказаться..

- Порви рескрипт, - приказал Клод.

Какой-то миг он казался опечаленным, а потом расхохотался.

- В наших незадачах, конечно, очень много досадного, но я отдал бы полцарства, чтобы увидеть физиономию Тэга, второго охотника из всех живущих: как он проснется однажды утром, когда растают чары, и увидит рядом с собой на подушке не чёрную прядь волос и алые уста, а мохнатое ухо и бархатные ноздри!

Смех кидал Клода от стены к стене зала, как мячик в ящике. Он ещё пуще захохотал и запрыгал, подумав о Гэле, а потом о Джорне, как они окажутся носом к носу со своей дамой в её подлинном обличье, увидят ту, которой не в салоне с вином янтарным чашу пригублять, а во поле или в лесном загоне пастись, щипать траву иль соль лизать. Король едва выдавил сквозь смех:

- Больше всего забавляет меня мысль о Джорне - Джорне с лютней и лирой, вдруг понявшем, что он овладел сердцем и копытом самого быстрого оленя на всем божьем свете.

Он уселся в кресло, утирая слёзы смеха, а Писец всё расхаживал по залу, возмущая пламя светильников. Клод трижды вздохнул:

- Спору нет, девица зажгла огонь в моем сердце, - сказал он. - Многое бы отдал, чтобы издать указ о том, что она никогда не была оленем.

- Невозможно, сир, - сказал Писец.

- Так что же мне делать?

- Ждите и смотрите, на что смотрится, примечайте, что приметно и знайте, что раз - то однажды, что два - то дважды, что три - то трижды, а миг - быстрей мгновения.

- Вау-вау-вау, гау-гау-гау,- хватит с меня прибауток и присказок. Объявим деве, что она - олень, и пусть любезно удалится в тень!

- Она не сможет сделать этого! - воскликнул потрясённый Писец. - По вашему же указу это создание повелело вашим сыновьям исполнить подвиги и сейчас ждёт возвращения самого быстрого из них. В общем, дело сделано и решено.

- Так я и думал, что она - принцесса, - сказал Клод.

Писец пожал плечами:

- Принцессой-то её как раз назвал ваш собственный указ, - держите слово, сир. De facto и Pro tem - то есть, сейчас и фактически. Король поднял голову, издал могучее «ХАРРРУУУ» льва, которого довели волшебные мыши и так тяжко прошагал к двери, что на стенах зазвенели щиты.

- Надеюсь, что все мои сыновья заблудятся, - сказал Король. - В этом один из выходов.

- Для них - быть может, но не для вас, - возразил Писец. - Осталось с вами милое созданье, и будет здесь при вас оно, покуда огромная и тёмная планета, которую нам Токо предсказал, с Землёю не столкнётся, и тогда-то мы все умрём.

Король Клод вздохнул, поморщился и проворчал:

- Огромною и тёмною планетой, так напугавшей Токо, было птичье, оброненное на лету перо. Что за напасть тут: то слепой чудак, то дымный клоун, то колдун зловредный свалились на меня, и всем я нужен - а мне-то что до них!

Он выбежал из комнаты, хлопнув дверью так, что воздушная волна бросила Писца лицом на пол.

ДОБЛЕСТНЫЙ ПОДВИГ ПРИНЦА ТЭГА

Дорога, по которой выехал Тэг, скоро превратилась в узкую кривую тропу, петлявшую между скрюченных и сучковатых деревьев, застывших, как фигуры в танце. Отовсюду сочилась и капала клейкая густая жидкость, отяжеляя воздух сладким запахом, который то слабел, то усиливался, то затихал, то возникал, то пропадал, то вырастал.

Тэг бормотал про себя: «Тяжелый сладкий запах долго рос, но вырос не таким, как запах роз, а тем, что мучит человеку нос. Смущает он теченье стройных дум, кривою тропкой направляет ум, коварных слов развешивая шум. Но если нужно быстро сосчитать, то трижды восемь - восемьдесят пять. На единицу, равную нулю, я десять мятных пряников куплю...» Пушистый голубой дымок плыл между деревьями кругами, кольцами и воротничками.

- Терпеть не могу этой густой сладкой дряни, - прикусил губу Тэг. - Шменя добольно!

- Сладкий - гадкий: чаще - в чаще, пуще - в пуще, - вдруг произнёс голос, по непонятной причине рассоливший Тэга, и продолжил, - я здесь в сердилке двух тёток.

- Ты хотел сказать, в резвилке двух деток? - спросил Тэг, заметив лысого толстячка в развилке двух веток над собой. - Долго ты искал это место?

- Ничуть, - возразил толстячок. - Дерзилка есть у каждого вредива.

- Чудилка пустого бредива.

- Нет уж, казнилка лесного бродива. Следи за звуками речи, если решил меня сцапить!

- Сам ты цапишься! Скажи лучше, который счас?

- Без пяти спять или полпустого, а, может, скоро ври. Только я жду не дождусь, когда уж ква!

- Ты просто не в настроении.

- Скажите на милость: сперва встречает меня, а потом говорит, в чём меня нет! Сам видишь, что я в костылке вредива. Теперь ответь, о чем я думаю?

- Ты ещё не соврался мыслями.

- Вот сейчас соврусь и побою тебя!

Тэг расхохотался.

- Грешно смеяться над человеком, который ещё не соврался, когда все уже соврались!

- Слазь со своей костылки!

- Грешно смеяться над человеком, который сидит на костылях. Чума на оба ваших дыма!

Четыре иволги в непроглазных кустах пропели: «Кру-го-голо-ва», а Тэг закрыл рот, задержал дыхание, крепко зажмурил глаза и поскакал сквозь колючие кольца дыма и тучный тошный запах. Через долгий миг он выехал из рощи кривых и узловатых деревьев и увидел прямо перед собой Долину Вечного Ликования.

Воздух засверкал сиянием чистейшего кристалла, из-за чего три человека, приближавшиеся к Тэгу, показались больше, чем были на самом деле. Они остановились рядом с конём Тэга, поклонились, улыбнулись и снова поклонились. Тэг увидел, что в руках у каждого из них была маска точь-в-точь походившая на его лицо, но одна маска была строгой, вторая - печальной, а третья - торжественной. Первый человек хихикнул, второй - прыснул, а третий - фыркнул.

Первый сказал:

- Мы надеваем наши маски по вчерам и завтрам, Второй добавил:

- а поскольку эти печальные дни никогда не приходят, Третий продолжил:

- мы не ведаем печалей, - и помахал маской Тэгу. - Меня зовут Вэг, это - Гэг, а это - Жэг.

- А меня зовут Тэг, - сказал Тэг.

- Чудесное имя! - воскликнул Вэг.

- Изумительное имя! - воскликнул Гэг.

- Восхитительное имя! - воскликнул Жэг. - Я бы сам хотел называться таким именем.

- Добро пожаловать в Ликованию! - сказал Вэг. - Во всей земле не сыщешь уголка приветливей, привет тебе, о Тэг! Ты лучший и приятнейший из принцев, известных нам.

- Так ведь вы меня толком не знаете, - сказал Тэг.

- Мы знаем тебя прекрасно! - сказал Вэг.

- Мы знаем тебя чудесно! - сказал Гэг.

- Мы знаем тебя великолепно! - сказал Жэг.

Тэг нахмурился.

- Я ищу дорогу к Тэдонской Пуще в Лесу Страхов. Я должен ехать. У меня мало времени.

- Далёки страхи те от нас, ты не достигнешь их за час, - сказал Вэг.

- И за день, - уточнил Гэг.

- И за месяц, - добавил Жэг. - Мы знаем это чудесное место!

- Изумительное место! - сказал Гэг.

- Восхитительное место! - сказал Жэг.

Но Тэгу уже не сиделось, а коню его не стоялось.

- Скажите мне, стали ли страхи там страшнее, а чудища - чудовищней?

Трое схватили друг друга за плечи и расхохотались до слёз, а потом разрыдались до смеху.

- Ни бед, ни чудищ вовсе нет, - хихикнул Вэг, - и ужасов не знает свет!

- Забудь о страхах! - прыснул Гэг.

- Выброси из головы чудищ! - фыркнул Жэг.

И все трое опять хохотали до слёз и плакали до смеху.

- Так какой же дорогой проехать мне к Лесу Страхов? - вдруг гаркнул на них Тэг так, что смех и плач сразу оборвались.

- Скачи себе вперёд между тем, - ответил Вэг.

- и между прочим, - добавил Гэг.

- И не упускай из виду времени, - посоветовал Жэг.

Три человека снова захихикали, запрыскали и зафыркали, а Тэг поскакал галопом прямо вперёд по зелёной долине, полной звонкого грома, весёлого шума, забав и проказ, радостных глаз, ласковых рос и смеха до слёз.

Он скакал вперёд, и по левую его руку было То, а по правую - Прочее, не упуская из виду Времени, которое висело перед ним как большие часы со смеющимся циферблатом. Он всё ехал и ехал вдоль весёлого искристого ручья, пока холмы не расступились с обеих сторон, а цвет травы не стал из зелёного бурым, а потом - серым. Весёлый человечек в дальнем конце Долины Ликования крикнул ему вслед: «Лови мгновенье!» Дорога стала неровной и каменистой, колючки сыпались с колючих кустов и впивались в землю кинжалами. Уже у самого порога Страхов погода внезапно переменилась. Опустился мшистый туман и поднялась стеклянная буря.

Вдруг с моря налетели торнадо и циклоны, нагрянули муссоны и тучи скрыли даль, а по долине чёрной, дождями орошённой, пронзительно-холодный сорвался с гор мистраль.

Путь вёл через поток, мягкие волны которого колыхались так торжественно и пели так сладко, что Тэг едва поборол дрёму и чуть не утонул во сне. Чёрный конь ржал от страха, но понуканиями Принц заставил его пронестись галопом по гибельному лесу. Великий ветер задул с земли, и деревья падали перед всадником и конём, ?падали за ними, и по сторонам. Громадные ямы разверзались и смыкались в земле, будто пасти великанов, но Тэг направлял коня то в объезд, то между ними, то перескакивал их пржком.

Пожар охватил лес, но Тэг промчался сквозь огонь невредимым. Градины, большие, как чаши, сыпались с неба, но он избегал их. Сверкали молнии, грохотал гром, ливень обрушивался сплошным потоком, но Принц Тэг ехал вперёд и пел песню.

Наконец, замаячили чёрные деревья Тэдонской Пущи, прибежища Голубого Вепря. Тэг спешился с копьём в руке и осторожно пополз вперёд. Он оглох от звуков страшного, вздымающегося и опадающего храпа. Крепко сжав копьё, Тэг двинулся на звук, который, казалось, исходил от корней обоба. К величайшему удивлению Тэга, Голубой Вепрь из Тэдонской Пущи, которому надлежало спать лишь тридцать мгновений раз в тридцать лет, храпел под обобом, закрыв свои большущие глаза и вздымая мощные бока.

Тэг мягко и быстро шагнул к нему, но чудище, и во сне чуявшее опасность, открыло один глаз и с усилием встало на ноги, издав громовое «СКАРУУУУФФ!» Но было уже поздно. Копьё Тэга вонзилось прямо в сердце Голубого Вепря, и зверь рухнул на бок с такой силой, что сам вырыл себе могилу.

Тэг нагнулся и выломал золотые клыки совсем легко, будто они были сосульками, а через минуту он уже скакал обратно по гибельному лесу.

Валуны в десять обхватов зигали и загали то с одной, то с другой стороны тропы, изламывая её зигзагами, а птицы-жужжаки во множестве носились над головой Тэга, разевая острые, как ножницы, клювы. Принц на чёрном коне, избегая скал и жужжащих птиц, головокружительными скачками вырвался, наконец, на открытое место и помчался к отцовскому замку, сжимая в руке сверкающие клыки Голубого Вепря.

Из высокого окна высокого покоя королевского замка Принцесса, широко открыв огромные глаза, с трепетом вглядывалась в дорогу, по которой ускакали на конях искатели её руки и сердца, до самого места, где расходилась она в три стороны, как тройной подсвечник. Тэг поехал направо, Гэл - налево, а Джорн - прямо вперёд.

Насколько хватало таинственного взора девы, ни на одной из дорог не было ни облачка пыли, ни признака коня или человека. Она всматривалась в среднюю дорогу с надеждой и томлением, а в правую и в левую - со страхом и отчаянием.

Токо тихо сидел в своей сумрачной мастерской, пытаясь подыскать холодные и хрупкие рифмы к словам «печаль» и «время».

Маг сидел на корточках в своей комнате в башне, пытаясь превратить в золото кусок простого камня. Он скрещивал, переплетал и сжимал над ним пальцы, выкрикивал слово «Иккиссизо!», но ничего не получалось.

А Лекарь все ещё лежал в постели, то укоряя, то ободряя себя. Он старался высунуть язык так, чтобы разглядеть, не обложен ли он.

- Ну, маленький, ещё, ещё чуть-чуть. Ну, покажи свой длинный язычок, ну, постарайся, милый! - просил он ласково, и тут же горестно вздыхал: - Нет, не могу.

В королевской библиотеке Писец сидел на высоком табурете у высокого бюро и записывал в свой дневник: «В тот день было установлено, несмотря на капризы и раздражение, рёв и вопли Вы Знаете Кого, что так называемая «Принцесса», которой с позапрошлого вечера было оказано гостеприимство на нашем замке, является подлинно и достоверно по рождению и жизненным обстоятельствам обычным оленем, и раскрытие прискорбной тайны этого злосчастного зверя принадлежит мне».

Король Клод сидел один в банкетном зале во главе длинного стола, давил орехи двумя пальцами и размышлял, не следует ли перед визитом к Принцессе пропустить чарку вина. Он решил, что посылать за вином, вероятно, не следует, и продолжал щёлкать орехи. Он ставил вопрос и так, и этак, и взор его то мрачнел, то светлел. Наконец, раздавив последний орех, Король медленно съел его вместе со скорлупой, всеми плёночками и пластиночками, хлопнул ладонью по столу так, что серебряная орешница подскочила и с грохотом упала на пол, и рявкнул:

- Слуга, вина!

Высоко на дереве в густой листве, где его не было видно, спрятался Квондо и высматривал дорогу, которая вела к беде. Повернув голову влево и приглядевшись сквозь листву, он мог видеть Принцессу, стоявшую у высокого окна покоя.

А в сторожке Королевского Лесничего жена лесничего переставляла горшки на полке и говорила мужу через плечо:

- Я и на полсловечка не верю, что бы ты мне здесь ни нёс. Вот и скажу, что никогда она не была оленем. Сами они всё это выдумали, чтоб скрыть свои штучки. Мужики все одинаковы. Не дева она блаженная, а девка блажная! Видала я таких! Сама, небось, по лесу шлялась да приманивала!

Жена Лесничего брала горшок, яростно протирала его тряпкой и ставила на место.

- Говоришь, изысканная, а я говорю - истасканная! И не двадцать один ей, а все тридцать.

Жена Лесничего вытирала и вытирала, и вытирала один горшок за другим и за третьим.

- Нужна там в замке женская рука: повсюду черепки да паутина. Не дожила ты, матушка-царица. Видать, он сам ей съездил по рогам...

Она отошла от полки и окинула взглядом свой труд.

- Если она Принцесса, то не сомневаюсь, что дочка старика Пугги, старшая из семерых. Всё те же проказы и шалости... Что молчишь, леший? Леопард, что ли, твой язык проглотил?

Но Лесничий не ответил: он сидел на стуле, сложив руки на брюхе, и крепко спал.

ДОБЛЕСТНЫЙ ПОДВИГ ПРИНЦА ГЭЛА

Дорога Принца Гэла шла сперва налево, потом направо, а потом снова налево и вывела его, наконец, на белую тропу мирного леса. Под звон бубенцов Гэл с изумлением разглядывал лес, какого ему дотоле не приходилось видеть. Повсюду на деревьях висели записки и объявления: «Находим потерявшихся детей», «Сразим Дракона в вашем присутствии», «Здесь вы можете купить семимильные сапоги за 6,98», «Будим спящих красавиц», «Пьедесталы - только для вас!», «Наш Гралио лучше подлинного Грааля!», «Пирог-карета полна паштета - кошки ушками прядут, мышкам кушанье везут».

Но больше всего Гэла заинтересовало такое: «Посещение Семиглавого Дракона. Бесплатно. По вздорникам приёма нет».

Пока Гэл изумленно озирался вокруг, подошел страж в серебряном шлеме и доспехах и отдал ему честь.

- Твой пергамент, брат! - спросил страж в доспехах.

- Я не твой брат, и зовут меня Принц Гэл, - ответил озадаченный Принц.

- У нас в лесу все люди - братья, - объяснил страж.

- Встречаете вы, вроде, любезно, но странно, - удивился Гэл. - Нет у меня никакого пергамента, брат.

Лицо стража на миг посуровело, он закрыл один глаз и произнёс низким голосом:

- Ты показался мне, брат, человеком не лишенным разумения и остроумия, а у меня есть все нужные пергаменты, и дам я их тебе просто за так, как водится в нас в Затакии.

- А где я возьму «так»? - удивился Гэл.

- У нас в Затакии так равен трём большим изумрудам, - объяснил страж. - Надеюсь, у тебя найдутся три больших изумруда?

Гэл полез в кошель под седлом, достал три изумруда и отдал их стражу, а тот вручил Принцу один красный пергамент, один синий пергамент и один белый пергамент.

- Ты дашь красный пергамент стражу в белом, синий пергамент - стражу в красном, а белый пергамент - стражу в синем, - сказал он. - Так тебе будет сложнее.

И, приложив палец к шлему, удалился.

Гэл поехал по опушке, выехал на другую тропу и спустился по ней к стражу в белом.

Он отдал ему красный пергамент и спросил:

- Не укажете ли вы мне путь к Семиглавому Дракону из Драгора?

Страж в белом стал пристально рассматривать красный пергамент.

- Пергамент неправильный, - наконец, сказал он, - печати нет, подпись неразборчива и помечено вчерашним днём.

На мгновенье он посуровел, закрыл один глаз и произнёс низким голосом:

- Ты показался мне, брат, человеком высокого мужества и благородства, и, чтоб мне быть одетым в зелёное, ты избрал путь, исполненный страшных опасностей. Я мог бы порвать этот пергамент, пропустить тебя и не ставить креста на том дереве, чтобы всякий знал, какой дорогой поехал рыцарь, но я поменяю печать и подпись, сделаю пометку на бумаге и крест на дереве, чтоб тебе было опаснее. И всё это за так, брат. Просто за так.

Гэл вздохнул и полез в кошель раскошеливаться ещё на три изумруда, а потом пустился в путь к стражу в синем.

Страж в синем, взяв белый пергамент, посуровел, закрыл один глаз и произнёс низким голосом:

- Ты показался мне, брат, человеком большого ума и учёности, но я не могу пропустить тебя, пока ты не докажешь, что умеешь читать, а как, позволь, ты или я, или кто другой сможет прочесть вот это? И он вернул пергамент Гэлу, который увидел, что надпись на нём можно прочесть только с зеркалом.

- Не могу я прочесть этих слов без зеркала! - воскликнул он. Страж в синем достал из рукава серебряное зеркальце в оправе из слоновой кости и протянул его нахмуренному Принцу.

- Теперь прочти, что здесь написано, с зеркалом. Гэл прижал пергамент рукой к плечу и, удерживая зеркальце перед собой, прочёл: «Отправляясь в путь, что было, забудь, бери, что есть, а что будет - Бог весть».

Принц выронил пергамент на землю и сказал:

- У меня странное ощущение, будто я ни здесь, ни там, ни теперь, ни тогда, а застрял где-то между вчера и завтра.

Страж в синем посуровел:

- Это потому, что ты отправился из прошлого в будущее, брат, - сказал он, закрыв один глаз. - Променяв было на будет, ты взял что есть, и с голоду, видать, не помрёшь, но с чем вернёшься ты под отчий кров, чем порадуешь свою Принцессу? Могу выручить тебя, брат. Какое прелестное зеркальце у тебя в руке с оправой из серебра и слоновой кости! Вулкан выковал его для Венеры, которая завещала его Клеопатре, которая подарила его Изольде, которая послала гонца с ним к моей бабушке. А я отдам его тебе за так.

Гэл вздохнул, снова раскошелился и отдал стражу в синем три изумруда.

- Каким путём доехать мне до Семиглавого Дракона из Драгора, стерегущего Священный Меч Лорала? - смиренно спросил он.

- Поверни направо, потом направо, потом направо, а потом опять направо, - ответил тот.

- Но ведь так я вернусь по квадрату туда, где стою? - удивился Гэл.

- Так оно выйдет бестолковей, - сказал страж в синем и удалился, побрякивая изумрудами.

Средний сын Клода проскакал по квадрату дорожек, как его направили, а когда вернулся туда, откуда выехал, там его уже поджидал его человек в красном.

- Предъяви синий пергамент, брат, - потребовал он, и Гэл передал ему пергамент.

- Как мне проехать к Семиглавому Дракону из Драгора, стерегущему Священный Меч Лорала? - спросил он.

Лицо стража в красном посуровело, он закрыл один глаз и сказал низким голосом:

- Ты показался мне человеком смышлёным и проницательным. Закрой глаза, брат.

Гэл закрыл глаза, а страж в красном быстро спрятал синий пергамент под камнем.

- Открой глаза, брат, - велел он, и Гэл открыл глаза.

- Ты видишь синий пергамент у меня в руке? - спросил страж. - Нет, ты его не видишь, потому что я сделал его невидимым. Точно так же я могу сделать невидимым тебя и коня, чтобы ты смог доехать незамеченным до Семиглавого Дракона из Драгора и отобрать у него Священный Меч Лорала. И сделаю я это за трижды так.

Гэл вздохнул, развязал кошель, достал девять изумрудов, после чего там осталось всего двенадцать, и отдал самоцветы стражу в красном.

- Теперь ты стал невидимкой, и ни человек, ни дракон тебя не заметят, - сказал он. - Так оно выйдет запутанней.

- Как же проехать мне к Семиглавому Дракону из Драгора? - спросил Гэл.

- Трудным путем, брат, - ответил страж в красном. - Всё вниз да вниз, кругами да кругами по Рыдающей Пуще Артаниса.

- Как же мне узнать эту пущу? - спросил Гэл.

- По красным розам, миллиону лун и голубым домикам, брат. Там в каждом домике одинокая девица томится и рыдает по далёкому возлюбленному. Не бойся ни рёва отвратительного Таркомода, ни сопенья и сипенья мрачного Насибупера, а езжай прямо вперёд.

- А когда я проеду через пущу?

- Поверни направо и следуй на белый огонёк, - ответил страж в красном и удалился, побрякивая изумрудами.

Гэл скакал и скакал, пока не прискакал в Пущу Артаниса. Удушливый аромат красных роз, ослепительное сияние тысячи лун и истошные рыдания одиноких девиц заставили его гнать коня во весь опор, пока не достиг он извилистой дороги и не повернул направо. Тут прямо перед ним появился белый огонёк и вёл его всё вниз да вниз, кругами да кругами.

Вдруг Гэл услышал голоса, смех, крики и пение множества людей, и увидел расставленные вдоль дороги столы с блюдами фруктов и разных кушаний, и другие столы с грудами баблов, гавгавов, крякряков, мяумявов и шамшамов, о которых он прежде и не слыхивал. Повсюду валялся кыш со стола, а под лавку закатился здоровенный брысь.

С деревьев свисали тяжёлые оркестровые трубы, а странно одетые люди двигались в странном танце всё вниз да вниз, кругами да кругами. И надо всеми людскими звуками раздавалось удивительное жужжание, трели, звон и глухие удары.

- Вот и приехали, брат, - прокричал человек в чёрном и синем и подал Гэлу семь шариков. - Семь шариков всего за двенадцать изумрудов! Попытай счастье, брат!

- Ты предлагаешь мне шарики, - удивился Гэл,- но ведь ты не можешь меня видеть, потому что я - невидимка.

- Как же не вижу! - возмутился человек. - Ещё как вижу! Стоишь ты тут передо мной, как лист перед травой, ясный, как день, и мерзкий, как грех. Покупай шарики, брат, и бросай!

- Не понимаю, что ты говоришь? - спросил ошарашенный Принц.

- Смотри, брат, - ответил человек. - Всего за двенадцать изумрудов ты покупаешь семь шариков и бросаешь их в Семиглавого Дракона из Драгора в том полосатом шатре. Величайшее механическое чудо света, бессмысленное, но бесподобное! Семь голов пойдут кругами вниз да вниз перед глазами. Попытай счастье, испытай свою ловкость, брат! Вот они, шарики. Красный, жёлтый, голубой - выбирай себе любой: хороша любая масть, чтоб дракону в пасть попасть! Попадёшь шариком в каждую из семи голов и получишь подлинный и единственный в мире Священный Меч Лорала! Семь шаров и кирпичи золотые для печи. За конфеты - два с полтиной, восемь таков за картину, три за розу, шесть за мёд, и пойдёт, пойдёт, пойдёт!

Человек дал Гэлу семь шариков и забрал кошель с изумрудами.

- Ты, брат, не можешь выиграть, - сказал он, - а я не могу проиграть. Так что честь по чести, для всех вместе. - Лицо его на мгновенье посуровело, он закрыл один глаз и сказал глухим голосом: - Ты, брат, показался мне человеком порядочным и неподкупным. Сейчас, если не завести механического дракона большим-большим ключом в его боку, семь его голов не пойдут кругами вниз да вниз перед глазами. В каждую пасть ты сможешь попасть, и выиграешь Священный Меч, но взамен за эту маленькую услугу и секрет я хотел бы только то золотое седло, которое я приметил на твоём коне.

Гэл так смутился, что не мог и слова против вымолвить. Он молча подъехал к полосатому шатру и увидел внутри Семиглавого Дракона с семью неподвижными головами и раззявленными ртами, а когтями огромных лап он держал сверкающий меч, ради которого Принцу пришлось столько вытерпеть. Один за другим Гэл бросал шарики, и каждый попадал в открытую пасть. Затем он обогнул Дракона, взял Священный Меч и вышёл из полосатого шатра. Навстречу ему прошаркал низенький прислужник, подошёл к железному ящику, открыл его, взял один из сотни одинаковых блестящих мечей, положил его между лап заводного Дракона и, зевнув, поплелся прочь.

Человек в чёрном и синем, сидевший рядом с шатром, весело помахал Гэлу, который взобрался на голую спину чёрного коня и поскакал обратно тем путём, которым приехал: вверх по извилистой дороге, мимо белого огонька, по Пуще Артаниса и множеству троп, пока, наконец, не выехал из Затакии и поскакал к замку своего отца, сжимая в руке сверкающий Меч Лорала.

Принцесса у высокого окна высокого покоя королевского замка напрягала взор, держа руку у рвущегося из груди сердца. Она хотела молиться, но помнила лишь деревья и поля, и больше ничего, и не могла найти слов для молитвы.

Принцесса вновь попыталась вспомнить своё имя, но не смогла. Чёрное сомнение вкралось в её ум и сердце. Может и вправду была она безымянной бродяжкой, кухаркой или селянкой, превращённой в оленя лесным или дворцовым колдуном, которого она нечаянно обидела, когда доила корову или варила суп?

А если так, то, может, злой колдун по прихоти навеял эти чары, расколдовать которые могли б лишь подвиги трёх Принцев благородных.

И, может, насмехается негодник, следя, как трое рыцарей в борьбе разрушат злые чары и найдут простую девку. Низкого коварства не выдержат их честные сердца, и сердце девы тоже разобьётся: никто ведь не возьмёт доярку в жёны.

Но, быть может быть, чары совсем развеются, когда самый быстрый из Принцев положит свою добычу к её ногам и воскликнет: «Я прошу вашего сердца и вашей руки!» И тогда, наверно, она сама найдёт силы признаться: «Зовут меня так-то и так-то, и я простая селянка», или «Зовут меня так-то и так-то, и я судомойка». Она надеялась, что если именно таким окажется страшный конец безсердечного колдовства, то Тэг или Гэл, а не Джорн окажется первым, кому доведётся воскликнуть: «Я прошу вашего сердца и вашей руки!».

И всё же глаза безымянной девы всматривались в дорогу, по которой отправился Джорн. Тень легла поперёк, расползаясь и утолщаясь, как чёрная кровь, но не было на дороге ни облачка пыли, ни признака коня или человека. Принцесса заставила себя посмотреть направо и налево, но и там всё было недвижно, кроме теней колыхавшихся на ветру деревьев вдоль дороги, по которой выехал Гэл, и Принцесса чуть не вскрикнула, увидев то, что показалось ей облачком пыли на дороге, по которой выехал Тэг. Облачко медленно поднялось над деревьями и стало пролетающим лебедем, а Принцесса закрыла руками глаза и вздрогнула.

ДОБЛЕСТНЫЙ ПОДВИГ ПРИНЦА ДЖОРНА

Дорога к вишнёвому саду была ровной и прямой, как само задание Принцессы. Лишь изредка встречались на ней плавные повороты и некрутые подъёмы. Тепло светило солнце, дул лёгкий ветерок, издали доносились петушиные крики и голоса детей, а над головой пели птицы.

В одном месте пронесло через дорогу ручеёк искусно вырезанных из бумаги лёгких снежинок, а в другом - показался волк, задрал голову и завыл, но Джорн разглядел на нём ошейник. Несмотря на любовь к Принцессе, младший сын Короля Клода отправился в путь с печалью, потому что в задании не было опасностей, достойных его силы и мужества.

«Любой ребёнок может нарвать тысячу вишен и уложить их в серебряную чашу, - говорил он вслух. - Любой дурак может повергнуть игрушечного Мок-Мока, которого слепили из глины и сандалового дерева, чтобы отпугивать птиц. Я хотел бы встретиться лицом к лицу с Голубым Вепрем или грозным Семиглавым Драконом. Пусть зададут мне головоломную загадку, пусть пошлют меня на страшный труд, пусть вызовёт меня на поединок храбрый рыцарь!» Сетованья его прервал высокий и резкий голос. Джорн оглянулся кругом, но никого не увидел, а голос кричал: «Помоги мне, помоги мне, о Джорн, и я задам тебе головоломную загадку, пошлю тебя на страшный труд и найду храброго рыцаря, который вызовёт тебя на поединок. Только помоги мне, о Джорн!» Принц посмотрел налево и направо, на север и на юг, вниз и вверх, и наверху, наконец, разглядел её - ведьму, которая зацепилась за ветку на самой верхушке дерева. Жалобно вскрикивая, она болталась в воздухе, как закопчённый фонарь.

Джорн спешился, взобрался на дерево, снял ведьму с самой верхней ветки и осторожно опустил на землю.

- Я летела на вихре, - рассказала она, - зацепилась за дерево и - о горе мне! - потеряла метлу.

Джорн оглянулся кругом и понял, что ведьмина метла попала в заросли кустов ведьминой метлы, которые называют так, потому что они очень похожи на ведьмину метлу. Он долго искал ведьмину метлу в ведьминой метле, пока не споткнулся о неё и тогда передал владелице.

- За твою доброту, о Джорн, я задам тебе головоломную загадку, пошлю тебя на страшный труд и найду храброго рыцаря, который вызовёт тебя на поединок.

Она помахала длинными костлявыми пальцами и уплыла, оставив за собой долгий визгливый смех.

А Джорн всё ехал по прямой и ровной дороге, пока не доехал до того места, где на обочине сидел на четвереньках Сфинкс.

- Загадай мне хитроумную загадку, о Сфинкс, - попросил Джорн. Каменные глаза Сфинкса взирали неподвижно, а каменные челюсти не шевельнулись, но он выговорил:

Что кружится?

Что пушится?

Что с утра блестит-искрится?

Джорн тут же выпалил ответ:

Лист кружится, Ель пушится, А роса с утра искрится.

Он немного отъехал, и вдруг повернул назад:

- Что же головоломного в твоей загадке? - удивлённо спросил он.

- А ты попробуй произнести её не раскрыв рта и не сломав головы, - ответил Сфинкс.

Джорн пожал плечами и продолжил свой путь, пока вдруг не въехал в большой вишнёвый сад. Он спешился, отвязал серебряную чашу от седла и вошел в сад, держа чашу в левой руке, а меч - в правой.

На поляне посреди сада лежал на левом боку Мок-Мок. Ветра ободрали его, дожди выкрошили глину, а черви изгрызли сандаловое дерево. Голова Мок-Мока отломилась, когда он упал, а в пустых глазницах свили гнезда жаворонки. На разбитом боку пу'гала дремала огромная Птица-Рух, и Джорн согнал её кончиком меча. Неподалёку валялись ржавые доспехи с пыльными костями рыцаря, который умер со страху ещё в те дни, когда Мок-Мок был нов и ужасен.

Джорн заметил, что ветви всех деревьев свисают низко к земле под тяжестью ярких красных ягод и удивился, что вишни бывают такими тяжёлыми. Бросив меч на землю, он попытался сорвать ягоду с хвостика сперва одной рукой, а потом - обеими, но обнаружил, что это вовсе не вишни - а рубины. Все вишни на деревьях оказались рубинами, и ни одной нельзя было сорвать, даже если тянуть что есть мочи.

- Чтобы сорвать тысячу вишен, сосчитай тысячу тысяч, - произнёс голос за Джорном, и, обернувшись, он увидел человечка в островерхом колпаке, который глядел на него, моргая большими глазами.

- Скажи: раз, два, три, - попросил человечек.

- Раз, два, три, - повторил Джорн.

- Четыре, пять, шесть, - сказал человечек.

- Четыре, пять, шесть, - повторил Джорн, и когда он быстро досчитал до тысячи, в серебряную чашу упал рубин.

- Но ведь тысяча тысяч - это миллион, - сказал Джорн, - а досчитать до миллиона страшно трудно!

- Ты ведь хотел страшного труда - ты его и получил, - ответил человечек.

Джорн опять сосчитал до тысячи, и еще один рубин упал в чашу.

- Раз, два, три, четыре, я за вишнями пошёл, пять, шесть, семь, восемь, а рубины я нашёл, девять, десять, - выкрикивал Джорн.

- Вишни, рубины - не всё ли едино? - спросил человечек.

- Одиннадцать, двенадцать, как так - не всё ли едино? - переспросил Джорн.

- Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать.

Человечек, прохаживаясь туда-сюда, спросил:

- Что я делаю?

- Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать - ходишь туда-сюда, - ответил Джорн, - двадцать один...

- Но как я могу ходить туда-сюда, не пройдясь сперва сюда-туда?

- Всё едино, - ответил Джорн. - Человек, который ходит, двадцать два, туда-сюда, ходит и сюда-туда, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь...

- Если туда-сюда то же самое, что сюда-туда, то туда - это сюда, а сюда - это туда, - сказал человечек.

- Не вижу, какой мне прок от такой головоломной загадки, - заметил Джорн.

Он досчитал до третьей тысячи, и третья вишня упала в серебряную чашу.

- Если так будет тянуться дальше, Тэг вернётся раньше меня с золотыми клыками Голубого Вепря, а Гэл принесёт Священный Меч Лорала, и кто-нибудь из них женится на Принцессе, а я всё буду отсчитывать вишни в чашу. Раз два, три, четыре, пять...

Человечек сидел на земле, смотрел на Принца и слушал его счет до четвёртой тысячи, когда четвёртая вишня упала в серебряную чашу, а Джорн стал считать сначала.

- Пятьдесят принцев пятьдесят раз за пятьдесят лет приходили сюда, чтобы набрать вишен или рубинов для своей принцессы, - сказал человечек, - и ни один не догадался, как справиться с этой работой. Я - не принц, по моей воле не упадут ни вишня, ни рубин, и я не вмешивался. Те пятьдесят принцев собирали свои ягодки или самоцветы как умели, потому что, право, стоит досчитать до миллиона ради руки и сердца прекрасной дамы. Но тебе, друг, надо помнить о Тэге и Гэле. Здесь есть одна хитрость, но сразу я тебе её не открою, а задам сперва несколько вопросов.

- Триста сорок восемь, триста сорок девять, триста пятьдесят, - отсчитывал Джорн. - Что за вопросы ты хочешь задать?

- Падает ли вишенка, когда ты произносишь девяносто восемь?

- Нет.

- Падает ли рубин, когда ты произносишь девятьсот девяносто девять?

- Нет.

- А когда падает вишенка или рубин?

- Триста пятьдесят один, когда я произношу слово «тысяча», - ответил Джорн.

И тут в чашу упал рубин.

- Тысяча, тысяча, тысяча, тысяча! - в восторге закричал Джорн, и рубины один за другим посыпались в чашу.

Совсем скоро, а точнее за одну тысячную времени, которое бы потребовалось, чтобы досчитать до миллиона по единице, чаша наполнилась тысячей рубинов. Джорн обернулся, чтобы поблагодарить человечка в островерхом колпаке, но тот как сквозь землю провалился, а вместо него стоял перед Джорном рыцарь в чёрных доспехах, самый высокий из Чёрных Рыцарей, которых Джорну довелось видеть.

- Назови мне своё имя, о Чёрный Рыцарь! - крикнул Джорн.

- Я - Горестный Страдалец! - прогремел мощный голос из-под сверкающего шлема, закрывавшего всю голову, кроме чёрных глаз Чёрного Рыцаря. - Полсотни принцев победил я здесь, и вот стою, чтоб рассказать об этом!

Джорн опустил серебряную чашу и взял меч.

- Я весь в стальных доспехах, доспехи - не помеха. Разве не так? - усмехнулся Рыцарь.

Джорн поднял меч.

Чёрный рыцарь держал меч на боку.

- Здесь волшебство - предупреждаю, Принц. А что сильнее волшебства?

- Лишь чудо.

- А что есть чудо?

- Чудо есть любовь.

- Доспехи, Принц, сильнее.

Чёрный рыцарь взмахнул мечом, и сталь зазвенела о сталь. Он раскрутил меч над головой обеими руками, как раскручивают топор, и опустил его вниз с такой силой, что тот просвистел в воздухе, но Джорн отскочил в сторону и нацелил удар прямо в щель, мелькнувшую в доспехах рыцаря под правым плечом.

Рыцарь едва успел поднять меч, чтобы отразить удар Джорна. Снова он делал выпады, раскручивал меч и наносил удары, снова и снова Джорн отбивал их и отскакивал от разящей стали, целя в щели доспехов, когда они открывались. Однажды молниеносный удар лишил Джорна равновесия, и рыцарь чуть было не рассек ему голову до подбородка, но сам едва не упал, споткнувшись о чашу с рубинами, которые рассыпались по зелёной траве. Бой вскипал и кружил между деревьями в блеске и звоне стали. Кончик меча Джорна светлой змейкой вонзался в крохотные рты щелей, едва они открывались на доспехах. Он отскакивал, нападал и снова отскакивал, а дыхание Чёрного Рыцаря становилось всё тяжелее, удары - медленнее, он уже не в силах был поднимать тяжёлый меч над головой и реже обрушивал его на Джорна, которому всё легче было увернуться.

Наконец, Чёрный Рыцарь поднял свой меч над головой обеими руками, чтобы разрубить юного Принца надвое, как яблоко, но молниеносный меч Джорна вонзился в щель под правым плечом и проник глубоко в плоть. Чёрный Рыцарь выронил оружие, и правая рука его бесполезно повисла, качнувшись, как маятник.

Мощная фигура в чёрной стали качнулась и рухнула в траву с громким звоном. Шлем, закрывавший всю голову, кроме чёрных глаз Чёрного Рыцаря, откатился в сторону, звякнул о серебряную чашу и остановился, а Джорн с изумлением и ужасом увидел открывшееся лицо глубокого старца. Полный печали и сожалений, он опустился на колени рядом со сраженным врагом и поднял голову рыцаря руками.

- Я не стал бы сражаться со столь почтенным рыцарем, если б знал, - сказал Джорн.

- Ты бился с тем страшным соперником, каким я тебе представлялся, и в том проверка и доказательство твоей доблести. Когда в дому лишь тьма да тишь, кто различит кота и мышь?

Голос рыцаря уже не гремел раскатами, а стал тихим и тонким. Джорн помог старику подняться на ноги, остановил кровь и перевязал его раны.

- Чему мне верить? - воскликнул Джорн. - Что достойно веры?

- Верь сердцу своему, любови верь, - ответил старик. - Пятьдесят шесть лет назад я пошёл на тяжкий труд ради любви моей дамы. Одевшись в доспехи гордости и высокомерия, я искал встречи лицом к лицу со страшным Мок-Моком, а нашёл лишь безвредное чучело из глины и дерева...

«Любовь - каприз, а человек - дурак!» - воскликнул я тогда. Но труд и риск не в страшных чудищах, не в доблестных деяньях, а в том, чтоб сердце милой удержать.

Потому плачевна судьба человека, который не воротился домой просить руки своей дамы - и теперь каждый май до самой смерти - я буду отвергаем любовью, которую однажды посмел отвергнуть.

Джорн помолчал, а потом спросил:

- Может быть, один из твоих братьев вернулся с золотыми клыками и мечом и завоевал руку дамы?

Старик вздрогнул под доспехами:

- Она не вышла замуж, и с тех пор всю жизнь подле окошка просидела: днём - с совами, а за полночь - с котами, и выплакала очи, и ждала, и вскрикивала: «Чу! Вот он идёт...» Ей всё - и пыль, и облако, и роза - являло лик любимого. А голос - всё становился резче и звончей с неизгладимым призвуком безумья. И вот она, в конце концов, сварила недоброе снадобье из мышей, добавив вайды, руты и полыни, и закляла...

Послушай, что скажу: «Тяжек рыцарский доспех, и гордыня - тяжкий грех. Зычен грозный голос мой, а в душе я - сам не свой».

Молодой Принц молча выслушал старца.

- Она называла вас Отважным, - только и мог сказать Джорн в утешение. - А щель в ваших доспехах она просила расположить подальше от сердца.

Горький стон послышался из-под лат, и фигура Горестного Страдальца, побрякивая доспехами, медленно удалилась между деревьев и исчезла.

Принц же поспешно подобрал рассыпанные рубины и через мгновение скакал к замку отца со сверкающей чашей в руке.

ЧЁРНЫЕ ЧАРЫ

Четыре руки семь раз постучали в дверь высокого покоя замка, а когда Принцесса пригласила к себе, один за другим вошли Король Клод, Токо, Писец и Лекарь.

- Мы пришли сказать вам три горьких вещи: быль, сказку и сделать вывод, - начал Клод, и его тяжёлое лицо налилось кровью.

- Если мне позволено будет сказать своё слово первой, сир, - произнесла Принцесса, - то я бы выразила горькое сомнение.

- Тогда выскажите своё сомнение, - ответил Клод,- если только оно не затрагивает чести моих сыновей или моей.

- Фу ты, ну ты, разговорчики пошли! - чертыхнулся Токо, пристально всматриваясь в Принцессу.

- Не футай меня своими нутами, мне сегодня не до них, - оборвал его Клод.

Он сделал жест рукой, и Принцесса продолжила:

- Моё сомнение состоит в том, что раз я не могу вспомнить своего имени, то, может быть, у меня и не было имени. Может быть, я простая молочница или стряпуха.

- Ну, ну, - сказал Токо, - моя матушка в деревне, помню, напевала:

Зна'тна барышня мертва, Про'ста девица жива.

- О нет! - воскликнула Принцесса. - Я не смотрю свысока на женщину, кем бы она ни была, если только она не скрывает своего происхождения. Но я знаю, что есть законы, указы и распоряжения, воспрещающие девицам из низких сословий или неблагородным выходить замуж за Джорна.

- Равно как и за Тэга, - уточнил Клод.

- Равно как и за Гэла, - добавил Писец.

- А вот мой батюшка, - вмешался Токо, - напевал бывало:

Принцы да принцессы Дуры и балбесы.

- Ты очутишься в темнице, если не прикусишь язык! - прикрикнул на него Клод и подошёл к Принцессе, вновь окидывавшей тревожным взглядом то одну, то в другую дорогу. - Могу поклясться, несмотря ни на что, что вы - Принцесса благородной крови.

Он обернулся ко всем и сказал:

- Посмотрите, как она говорит и как держит голову.

- И как стройны и тонки её ноги, - добавил Токо.

- Вы во власти заблуждения! - воскликнул Королевский Лекарь, который до тех пор спокойно прощупывал свой пульс, но не подсчитывал, потому что как больной он всё ещё считал себя больным, а как врач - считал себя здоровым. - Это всё лишь зловредное колдовство. Уверяю вас - ничто так не мешает медику как колдовство. Помню был у меня больной маг, у которого опухоль скакала по всему телу и становилась то цветком, то драгоценным камнем. Не дадим обмануть себя ложными формами и сходствами. Что есть - то было, а что было - будет. Дайте мне выслушать сердце этого существа.

- Этой дамы, - поправил Клод. - Мы должны доверяться внешности, пока нет иных доказательств. - Я обещал ей быль, сказку и вывод.

- Я расскажу ей сказку, - предложил Токо.

- А я сделаю вывод, - заключил Лекарь.

- Мне остается быль, - сказал Писец, - а быль в том, что вы не помните своего имени.

- Пусть Токо расскажет сказку, - приказал Клод.

- На самом деле, - добавил Писец, - сколько здесь легенд, догадок, домыслов, никто сказать не может. У Токо свой рассказ, но можно десять других таких же верных наплести.

- Пусть будет этот, коль других не хуже.

- Но я клянусь, бьюсь об заклад, божусь и руку отдаю на отсеченье, подчёркиваю, делаю упор, особо отмечаю, утверждаю, что ровно десять есть таких историй, и каждая другую уточняет, по сути и в деталях подтверждает и дополняет в разных мелочах.

- Не укутывай меня словами! - крикнул на него Клод. - Говори!

И Токо рассказал ту старую историю о белом олене, который и вправду был оленем, а не благородной принцессой.

Принцесса слушала со вниманием и стояла не шелохнувшись.

- А теперь пусть мой Лекарь сделает вывод, - приказал Клод.

Лекарь, который между тем, стоя в углу, раскрывал рот, высовывал язык, сам себе говорил «А-а-а» и выстукивал грудь, сделал шаг вперёд.

- Вывод здесь, - сказал он, сложив пальцы щепоткой, - лишь в том, что точно, подлинно, надежно, наверно, твердо, ясно, безусловно, без тени или капельки сомненья, вопросов, разногласий, колебаний - эй, да я, кажется, забыл выслушать ваше сердце, дорогая! - и он приложил правое ухо ко груди Принцессы, издавая то «ммм», то «хмм».

- Да, сердце у неё слишком, слишком высокое и по месту и по частоте ударов. И оно скачет, скачет, как если бы ей много приходилось скакать через ручьи, через много, много ручьёв, но как же я могу сделать вывод, не осмотрев все эти ручьи?

Король скривился и глянул в сторону.

- Твой вывод! - приказал он.

- Ах, да, вывод, - опомнился Лекарь. - Ну, что же, вывод, насколько это доступно разуму существа, сотканного из неги и лени, мечтающего о неге и о лени, вы, дорогая дама, конечно... О лень моя, о лень! - и он быстро отошёл в сторону, высунув язык и сказав самому себе: «А.а.а».

Король Клод уставился на холодный каменный пол, а лицо его продолжало пылать. Писец рассеянно перебирал в кармане печати и ленты. Тусклые глаза Токо, не различавшие уже ни луны, ни звёзд, были исполнены печали.

Принцесса не шелохнулась, а лишь подняла голову ещё выше.

- Если вы и теперь не можете припомнить своего имени, то вы, несомненно, олень, - заключил Король.

- Настоящая принцесса должна помнить своё имя, - заметил Писец.

- К тому же, учитывая, что нет никаких следов столь сильного удара, который мог бы отшибить у неё память, и отсутствует заметное сужение или расширение зрачков, как бывает при употреблении разных снадобий, настоек и вышибатов, - сказал Лекарь. - А что, разве есть такое слово? - удивился он сам себе.

- Вы, наверно, хотели сказать «отшибилов» - заметил Писец, - хотя такого слова, кажется, тоже нет.

- Хватит вам отвешивать слова в скляночки, - не выдержал Клод.- Говорите мне, что за чары и каковы правила этого колдовства?

Писец прокашлялся и сказал:

- В чарах такого рода, - а свидетельствовать они могут лишь об исключительно дурном вкусе, - истинный олень, приняв облик и формы принцессы, оказывается, по очевидным причинам, не в состоянии сохранить в себе любовь к рыцарю, принцу или крестьянину после того, как его горестный секрет окажется раскрытым.

- Так продолжай же, не томи душу! - приказал Клод.

- Увы, обманет трижды вас любовь, и этим прекратятся злые чары, - торжественно изрек Писец. - Оставшись трижды брошенною, вы вновь обратитесь в белого оленя.

- И не скачите больше через ручьи - это вредит сердцу, - добавил Лекарь. - Ме.е, ме.е, ме.е, - вдруг заблеял он, чтобы проверить, не болит ли у него горлышко.

- Беда тебе, о горестный олень! - воскликнул Писец.

- Придержи язык, ехидина! - оборвал его Клод. - Эта дама в нынешнем облике принцесса, так и обращаться к ней следует как к принцессе, пока она стоит на двух ногах, а не на четырёх.

Наконец сказала своё слово Принцесса, и взгляд её был светел и бесстрашен.

- Позвольте мне рассказать эту печальную историю моему Принцу, прежде чем он испросит у меня руки и сердца.

- Просите и получите, дозволяю! - рявкнул Клод. - А речь-то у неё, как у благородной!

Королевский Писец вновь прокашлялся:

- Но ежели произойдёт, случится, окажется иль выйдет так, что Принц, один или другой, о том объявит, что продолжает верно вас любить, забывши всё, что прежде с вами было, что есть и что случится, что ж, тогда навеки вы останетесь принцессой - ведь таково условье древних чар.

Токо выступил вперёд и поднял руку:

- Вспомните, Клод, что и мать ваших сыновей некогда предстала вам в облике оленя, но ведь по сути она была принцессой королевской крови.

- Так ведь она помнила своё имя, а эта милая лань... - вскричал Клод.

- Эта Принцесса, по вашему собственному повелению, - заметил Королевский Писец.

- Я есть то, чем я буду, - сказала Принцесса, - и я буду тем, что я есть.

- Одно могу сказать я в утешенье, - произнёс Клод. - Вы были самым быстрым из оленей, дерзнувшим человека обыграть. И ваш соперник в бешеной погоне был рыцарь, а не тот простак безрукий из сказки Токо. Вы во всем достойны и Короля, и доблестного Принца: душой, улыбкой, речью, статью, бегом!

В комнате сгустилась тьма, и в то мгновенье тишины, которое наступило за высокой похвалой Короля, послышался дальний топот множества копыт. Король шагнул к окну и выглянул.

- Что за диво! - вскричал он. - Смотрите! Три трофея слились в сиянье. Скачут трое Принцев - все как один, а их пути сошлись до дюйма и мгновенья. Это чудо и волшебство!

Токо, Писец и Лекарь, с трудом выглядывая наружу из-за огромных плеч Короля, увидели, как Тэг, Гэл и Джорн скачут во весь опор к воротам замка с трофеями в руках, а кони мчатся, голова к голове, будто в одной упряжке.

Принцесса, стоявшая со смежёнными глазами спиной к сумеречному свету, вдруг ощутила, что кто-то взял её за руку, и услышала глубокий голос карлика Квондо: «Иди!». И он повёл её из комнаты вниз по каменной винтовой лестнице в большой круглый зал. Он усадил её в высокое резное золотое кресло, а сам присел на корточки на полу справа от неё.

Круглый зал наполнился топотом бегущих ног: Король с задыхающимися слугами вбежали в одни двери, а Принцы - в другие. Никто и не расслышал за топотом и криками, что Принцесса в золотом кресле начала горестный рассказ об околдовавших её чарах, и Принцы в один и тот же миг сложили добычу к её ногам: Тэг - золотые клыки Голубого Вепря, Гэл - Священный Меч Лорала, а Джорн - серебряную чашу с рубинами, и все они выкрикнули в один голос: «Я прошу вашего сердца и руки!» Наконец, пала наполненная тяжким дыханием тишина, и никто не шевельнулся. Принцы опустились на одно колено, обратив взоры к Принцессе, а Король и слуги замерли, как ледяные изваяния. Квондо неподвижно сидел на корточках.

Принцесса встала, стройная, тонкая и бесстрашная, и произнесла милым низким голосом, обращаясь в Королю:

- Я не знаю, в каком порядке мне обратиться: ведь все трое преклонили колени в один и тот же миг, и все три трофея блистают рядом.

Король скривил гримасу и велел Писцу:

- Объяви порядок!

- Такого чуда на своём веку я вовсе не припомню, - сказал Писец.

- И на веку отца, - добавил Токо.

- Но я скажу, коль будет ваша воля, - ответил Писец.

- Повелеваю! - крикнул Клод. - Выполняй приказ!

- Тогда пусть старший обратится первым, а средний с младшим следуют за ним.

- Темно совсем! - воскликнул Токо.

- Светильники зажгите! - крикнул Король, и по всем залам замка понеслось раскатом: «СВЕТИЛЬНИКИ ЗАЖЕЧЬ!!! Зажечь!! Зажечь!» Двенадцать жёлтых человечков метнулись во все стороны, и через мгновение по круглым стенам уже горели светильники, а Принцесса начала речь, устремив на Тэга печальный взор:

- Вы просите руки и сердца той, что вправду век свой начала оленем, который по капризу колдуна иль ведьмы ныне принял женский облик.

По стенам между щитами и копьями неровным пламенем пылали светильники, а Принцесса продолжала:

- Как говорит нам старое преданье о позабытом колдовстве и чарах, вы трое нынче просите руки той, что и вправду родилась оленем. Я знаю ваши тяготы борьбы, удары непогоды и судьбы, я знаю, сколько нужно претерпеть, чтобы рубины, золото иль медь сложить у безымянных этих ног. Так слушайте, что повелел вам рок: «Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз - в тот же миг я сгину с глаз». В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Тэг, твой жар?

Старший сын Клода встал с колен. Не говоря ни слова, он изломал золотые клыки Голубого Вепря и повернулся спиной.

- Любовь ей изменила в первый раз, - простонал Токо.

- Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз - в тот же миг я сгину с глаз. В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Гэл, твой жар?

Гэл встал, не говоря ни слова, переломил о колено Священный Меч Лорала, повернулся и вышёл.

- Теперь любовь ей изменила дважды, - прошептал Писец.

- Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз - в тот же миг я сгину с глаз. В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Джорн, твой жар?

- Сейчас любовь изменит в третий раз, - каркнул Лекарь.

Принц Джорн встал с колен и поднял серебряную чашу, полную рубинов.

- Откройте двери шире, - взревел Клод, - для оленя! А кто возьмёт копьё, как пса, прикончу! Откройте двери шире для оленя!

И по всем залам дворца прокатилось: «ОТКРОЙТЕ ДВЕРИ ШИРЕ!!! Шире!! Шире!» Белая фигура у золотого кресла замерла неподвижно. Все вытянули шеи и широко раскрыли глаза, глядя, как Джорн поднимает чашу.

- Так тихо, что паденье лепестка услышать можно, - шепнул Писец.

- Ничего не слышу, - пробормотал Токо.

- Молчать! - крикнул Клод. - И отойти, чтоб место дать. Отказ у Джорна в сердце, и сейчас услышим приговор!

Джорн произнёс:

- Вы более не то, чем прежде были, а то, чем есть, пребудете вовеки. Позвольте вам вручить сей дар любви!

Принцесса приняла чашу в руки.

- Вы в руки сердце приняли моё, - сказал Джорн.

Пока Принц говорил, огонь светильников угас, став тихим свечным пламенем, зал наполнился свежим апрельским воздухом, и Джорн увидел перед собой новую Принцессу, исполненную такой прелести, какая не являлась ему ни в жизни, ни во снах.

- Припоминаю этот аромат, - сказал старый Токо, - весенний свежий аромат сирени.

- Шш-ш, - шикнул на него Лекарь.

- Кто этот Принц, высокий незнакомец, который чашу взял из рук у девы? - шепотом спросил Писец, потому что откуда ни возьмись рядом с Принцессой вдруг появился высокий и смуглый, никому не знакомый юноша и принял чашу из её рук, чтобы она могла спуститься с золотого кресла и вложить свою руку в руку Джорна.

Король Клод, увидевший незнакомого Принца в тот же миг, что и другие, закрыл глаза, протёр их, снова открыл и шагнул вперёд.

- Ты кто, откуда, по какому делу? - раздался его громовой голос.

Высокий Принц поклонился Королю и сказал:

- Позвольте прежде, чем себя назвать, просить о вашей милости.

- Какой? - спросил Король.

- Есть дело, что отложено давно и ждало часа.

Юноша опустил серебряную чашу на золотой трон.

Писец прокашлялся:

- По правилам, желаемую милость в письме необходимо изложить, подробно и в возможно точных рамках. Прошения заносятся в регистр за подписью, скрепляются печатью...

- Кончай! - оборвал его Король. - Он прямотой мне нравится. Я милость обещаю.

При этих словах незнакомец подошёл туда, где стояли Тэг и Гэл, схватил каждого одной рукой, стукнул их лбами друг о друга семь раз и опустил на пол.

От раскатистого хохота Короля зазвенели щиты на стенах.

- Кто этот бог, что крутит молодцами, как куклами? - взревел он.

Юный принц поклонился.

- Я, Ваша Милость, Тэл, сын младший Тэра, владыки всей Нортландии.

- Слыхал. Могучий и богатый он Король, и ловок на коне, - сказал Клод и жестом велел юноше продолжать.

- Назвав себя, я приступаю к делу. Имею честь, Великий Государь, представить Вам и сыновьям, и свите мою сестру, великую княжну, принявшую сейчас подарок Джорна.

Принц Тэл отвесил глубокий поклон смуглой очаровательной деве, всё ещё державшей Джорна за руку.

- Её Высочество, Принцесса Розанора Нортландская!

Клод и его свита застыли, как заворожённые, и целую минуту никто не мог вымолвить слова от удивления. Лицо Клода сменило все цвета флага, пока не обрело свой обычный цвет вина и бури.

- Сто лир и скрипок, - громыхал Клод, - мяса и вина! Того вина, которое достойно сегодняшних торжеств! Расплавьте чан рубинов! Стойте! Принести вино в бутылках. Радостное чудо смутило мне рассудок, а не брюхо. Приветствую вас, Тэл и Розанора! Здоровья вам и радости, и счастья!

- Небывалый случай! - возопил Писец. - А если случай небывалый, то как его описать, записать и расписать? Здесь странно наложились друг на друга два вида чар, смешались все понятья, о чём я сожалею глубоко, - и он продолжал нести околесицу, но никто его не слушал.

Зал наполнился суматохой и сутолокой, суетой и бегом, смехом и движением, ласковыми словами и любезностями, а надо всем - гремели лиры и надрывались скрипки. Королевский Маг пролил целый ливень серебряных звёзд, а громадный стол праздничного зала ломился от мяса, вина и цветов. Принц Тэл сидел во главе стола рядом с Королём, справа от них сидела Розанора, а слева - Джорн. Король обрушил на стол тяжёлый удар, от которого подпрыгнули хрустальные бокалы.

- Я её признал, - сказал Король, - по речи и осанке.

- Я её признал, - сказал Писец, - по стройности её изящных ног.

- Я её признал, - сказал Токо, - по высоте чела и свету глаз.

- А я признал по песне, которая внезапно зазвучала в моей груди, - сказал Джорн.

Тэг и Гэл хмуро уставились в свои тарелки.

- Ты балбес, - сказал Тэг.

- А ты дурак, - ответил Гэл.

Клод всматривался в тёмные углы за щитами.

- Где этот пустоголовый карлик, - спросил он Тэла, - который подкрадывается по ночам, как коты.

- Как коты или как кот?

- Как коты, - подтвердил Клод. - Кажется, что он сидит в шести углах сразу.

- Давно он тут при вас? - спросил Тэл.

- Месяца три, - ответил Клод и отпил из чаши. - Вдруг объявился и сразу прижился. Он знает толк в конях и псах, да и в людях разбирается получше меня. По этой причине проиграл я ему ларец самоцветов и, честное слово, не жалею. Люблю малого, сам не знаю почему, только вида не показываю. Эх, не стряслось бы с ним беды! Клод поднёс к губам ещё одну чашу, осушил её до дна и закрыл глаза.

- Квондо, сир, ушёл навсегда, - произнёс Тэл каким-то странно знакомым хрипловатым голосом.

Чаша со стуком полетела на пол, Клод подскочил, закрыл глаза, вновь открыл их и уставился на Тэла.

- Ты - Квондо?! - воскликнул он.

- Был им, - ответил Тэл.

Король выпил ещё одну чашу, и лишь тогда к нему вернулась речь.

- Послушай, Тэл, мне нравится вино, хоть кожей малость отдаёт оно. Скажу без хвастовства, что я в седле держусь прочней, чем стоя на земле. Я не люблю чудес - хватило б сил, я б колдунов извёл и запретил. Да, простота и грубость - мой порок, и милых дочерей не дал мне Бог. Прости, коль что не так - моя вина, но колдовство коварнее вина. Перед проклятой силой колдовства моя б не устояла голова.

Он снова отпил из чаши:

- Розанорой стал олень, Квондо - Принцем стал, кто ж в прекрасный этот день чары разорвал? А зачем их наводили - чем мы вдруг не угодили?

Он опять обрушил на стол мощный удар и потребовал тишины.

- Горькое и сладкое волшебство...- начал Клод. Он хотел найти рифму, но махнул рукой, - объединило великий дом Клода с великим домом Тэра, - и отпил из огромной чаши. - Я бы мог запросто обогнать и перепить этого человека в самый лучший день его жизни, хотя это к делу не относится... Сегодня мы видели чудо, только как его понять... Твоё слово, Тэл.

Он сел и снова встал с некоторым трудом.

- Предоставляю тебе слово, о юный Принц Тэл!- торжественно сказал он и снова сел.

Все глаза были прикованы к высокому юному Принцу, кроме глаз Тэга и Гэла, которые шёпотом переругивались между собой.

- Это у тебя не от сладкого запаха, а с перепою мозги размякли!

- А тебе надо было завести Дракона большим-большим ключом!

- Молчать! - рявкнул Клод, а Принц Тэл встал и начал рассказ о колдовстве, постигшем его сестру и его самого.

- Родитель мой, Великий Тэр Нортландский, был в юности шалун и сердцеед, - начал Принц. - Хорош он был и на пиру, и в битве, и ключики сумел он подобрать к полсотне нежных девичьих сердец.

- Ух! - ухнул Клод. - Валяй дальше!

- Случилось, что одна из этих дев была чернявой и ревнивой ведьмой. Звалася Нэгром Яф, и в тот же день, когда отец последний сделал выбор и в жены взял достойную принцессу, дала зарок семейство извести, наслав на весь наш род дурные чары.

И вот что случилось с нами. Год и двадцать дней назад мы с Принцессой Розанорой скакали в Пуще Гвайна. Солнце село, поднялся ветер, и мы заблудились. Выглянул лунный серп - в его свете мы заметили существо, которое лежало в траве подобно сдохшему или спящему ястребу, но не успел я сойти с коня, как оно вспорхнуло и пролетело перед глазами, оставив за собой след из страшных знаков. Это отвратительная ведьма в услужении Нэгром Яф напустила свои мерзкие чары, и мы застыли как каменные на каменных конях. Розанора превратилась в оленя, которого можно расколдовать только, если королю с тремя сыновьями удастся загнать его, но и тогда она не вспомнит и не сможет назвать своего имени. И лишь в тот день и час, когда один из принцев признается ей в любви, презрев все сплетни и пересуды, страхи и сомнения, чары рассыплются, как хрусталь при ударе о камень, и она снова станет Принцессой Розанорой.

Король Клод жевал свой ус.

- А что, если бы юный Принц Джорн не признался ей в любви? - спросил он.

- Если бы любовь изменила моей сестре трижды, - ответил Тэл, - она проблуждала бы без имени всю свою жизнь.

- Эти чары, - вмешался Писец, - не оформлены должным образом. Поэтому их нужно немедля записать и подтвердить, и тут же при свидетелях заверить. Из основных законоположений важнейшее гласит, что если нет бумаги - нет и факта, и все вышеозначенные чары, как это будет признано судом, бессильны, недействительны, напрасны, обманны, ложны, и попасть в их плен способен лишь простак. Имеем мы здесь дело с делом А и делом В, иначе говоря, здесь речь сейчас идет о Розаноре и о Тэле, и для удобства дела, обозначим их цифрами Один и Два; тогда в том случае, когда судья небывшим любой из этих случаев найдет, в порядке должном отменивши факт, то значит, что такого не бывало. В подходе этом много больше смысла и гибкости, чем в пошлом утвержденье, что если что-то было на земле, то значит - было.

- Бы-бо-ба-бе-бу, - передразнил его Клод.

- Колдовство же, напущенное на меня, - продолжил Тэл, - было несколько иного рода. Я превратился в карлика, помнил своё имя и имя Розаноры, только не мог их назвать или рассказать прямо или намёком о том, что приключилось с нами, ни ей, ни другим людям. Лишь в тот день и час, когда принц, презрев все сплетни и пересуды, страхи и сомнения, признается в любви Розаноре, я вновь должен был стать Принцем Тэлом. Но если бы любовь изменила Принцессе трижды, оставался бы я карликом Квондо до конца своих дней.

- Как ты сюда попал, и как попала твоя сестра в злосчастный этот лес? - спросил Клод.

- В год нашего несчастья она пробежала через двадцать царств, а я в облике Квондо следовал за ней, отстав на сто лиг. Менестрели, рыцари и странники показывали мне путь, по которому пробежал самый быстрый в мире олень, и я шёл дальше. Я совсем потерял её в снежные месяцы, и забрёл сюда, потому что люди рассказали мне историю о Заколдованном Лесе, влекущем к себе всё зачарованное, и моё сердце наполнилось надеждой. Сир, вы были королём и у вас было три сына, как сказано в заклятии. Чтобы не дармоедствовать, я кормил ваших псов и коней, а каждую ночь тайком выскальзывал из окна моей комнаты и уходил в Заколдованный Лес.

И, наконец, она пришла. Я видел, как, подобно лунному свету, она пронеслась по снегу сквозь облака светлячков, и я встретил лесного колдуна, могучего колдуна Ро. Я не мог назвать ни своего имени, ни имени Розаноры, ни рассказать нашу историю, но мудрец и сам знал всё, что надо знать. Однажды он явился нам в облике менестреля и пропел песню об олене, быстром, как свет...

- То-то мне показался знакомым этот плут! - воскликнул Клод.- Я так и сказал тогда.

Высокий Принц улыбнулся и продолжил рассказ.

- Так и этак колдун выигрывал время. Ведь это он задержал Тэга и Гэла и помог Джорну. Его волшебством Принцы вернулись домой не поодиночке, а вместе.

- Так это он был тем толстячком на дереве! - удивился Тэг.

- Так это он был тем стражем в синем! - догадался Гэл.

- Так это он был тем малым, который надоумил меня, как быстро набрать вишен! - воскликнул Джорн.

- Я знал, что только чудо и волшебство возвратили их к дому в один момент. Я так и сказал тогда! - воскликнул Клод.

- Не помню, чтобы вы сказали это, - возразил Писец.

- И я не помню, - подтвердил Токо.

- И я тоже, - вставил своё слово Лекарь, который бил себя по коленке под столом, чтобы проверить рефлексы.

- А я помню! - сказала Розанора. - «Это чудо и волшебство!» - воскликнул он. Я это ясно слышала.

- Она умна не меньше, чем мила! - заметил Клод. - В кругу таких болванов и балбесов мне остаётся в рог трубить в пустыне, - и он поднял полную чашу вина, которую поставили перед ним.

- Тем и кончается рассказ о чарах, которые злая сила навела на Розанору и на меня, - сказал Тэл, - а остальное - вы знаете.

Он поклонился Королю и сел.

- Мне остаётся в рог трубить в пустыне, - повторил Клод, и, казалось, готов был заплакать, но тут весело грянули лиры и скрипки, Король Клод встал и поднял чашу с вином.

- За здравие и радость! - сказал он, обратившись к Розаноре и Тэлу, к Розаноре и Джорну. - И ещё за Тэра, могучего Короля, второго на охоте, может быть. Всем за него приказываю пить!

Лиры и скрипки изливали радостные звуки, а Королевский Маг выпустил целую стаю белых голубей и устроил дождь из красных роз. Лекарь, которому от голубей и роз всегда хотелось чихать, вскочил и попятился из зала, кланяясь и чихая. В тёмном коридоре он споткнулся о громадного сонного лопоухого пса, шлепнулся на спину и захромал в свой покой, чихая и возмущаясь. А Маг устроил тем временем над лирами и скрипками серебряный фонтан и осыпал всех золотым дождём.

Старый Токо встал и продекламировал надпись для солнечных часов, которая пришла ему голову, пока он наблюдал, как Джорн танцует с Розанорой, а Розанора - с Тэлом:

Как время, медленны, и, как любовь, длинны Фонтаны, розы, голуби и сны.

Королевский Писец, который на этот раз употребил гораздо больше вина, чем было в его обычае, читал нараспев сам себе статьи из Закона о суде Лорда-Канцлера.

А Король Клод громыхал, перекрывая могучим голосом шум и смех:

- Пусть песни, музыка и пляс продлятся до утра, но не забудьте - в ранний час нам двинуться пора. Поскачут кони со двора, лишь полудень пробьёт, начнётся новая игра - Нортландия нас ждёт. - Тут Король размашисто рассёк рукой воздух. - Беда лишь, с северным вином я что-то не в ладах, с их мутным сумрачным питьем, как слёзы черепах, с его недобрым колдовством, что нагоняет страх. Я б этой гадостью велел лишь бляхи натирать, да ржавчину с колоколов под праздники сдирать. - И он поднял высоко над головой чашу с белым клодерниумом.

- Да благословит всех нас Господь! - воскликнул он, испил чашу до дна и пошёл к своей постели сквозь смех и музыку, серебряные фонтаны и золотой дождь, облака розовых лепестков и голубиные стаи.

А на следующий день, когда солнце должно было обозначить полдень на часах Токо, если бы только они не находились в тени, Король со своими сыновьями, Розанорой и Тэлом отправились в Нортландию - все в ярком наряде при полном параде.

А за ними обоз триста бочек вёз белых, красных и жёлтых вин, чтоб хватило всем до первых седин, чтоб никто не сказал, что мало: по усам-де текло, а в рот не попало.

ЭПИЛОГ

С давних времён сохранился пыльный пожелтевший свиток, где записано, что в тот самый день и час, когда Джорн сказал Розаноре: «Вы в руки сердце приняли моё!», чернявую и ревнивую Нэгром Яф и злую ведьму в её услужении поразили молния и гром с ясного неба, и исчезли они из мира, не оставив по себе ни ростка, ни доброй памяти.

А свиток тот во всём достоин веры?

он тщательно по правилам исполнен, подписан, сверен и скреплён печатью.