Синьор Карабас Барабас вместо того, чтобы сжечь Буратино, дает ему пять золотых монет и отпускает домой
Когда куклы приволокли Буратино и бросили на пол у решетки очага, синьор Карабас Барабас, страшно сопя носом, мешал кочергой угли.
Вдруг глаза его налились кровью, нос, затем все лицо собралось поперечными морщинами. Должно быть, ему в ноздри попал кусочек угля.
- Аап... аап... аап... - завыл Карабас Барабас, закатывая глаза, - аап-чхи!..
И он чихнул так, что пепел поднялся столбом в очаге.
Когда доктор кукольных наук начинал чихать, то уже не мог остановиться и чихал пятьдесят, а иногда и сто раз подряд.
От такого необыкновенного чихания он обессиливал и становился добрее.
Пьеро украдкой шепнул Буратино:
- Попробуй с ним заговорить между чиханьем...
- Аап-чхи! Аап-чхи!
- Карабас Барабас забирал разинутым ртом воздух и с треском чихал, тряся башкой и топая ногами.
На кухне все тряслось, дребезжали стекла, качались сковороды и кастрюли на гвоздях.
Между этими чиханьями Буратино начал подвывать жалобным тоненьким голоском:
- Бедный я, несчастный, никому-то меня не жалко!
- Перестань реветь! - крикнул Карабас Барабас.
- Ты мне мешаешь... Аап-чхи!
- Будьте здоровы, синьор, - всхлипнул Буратино.
- Спасибо... А что - родители у тебя живы? Аап-чхи!
- У меня никогда, никогда не было мамы, синьор. Ах, я несчастный!
- И Буратино закричал так пронзительно, что в ушах Карабаса Барабаса стало колоть, как иголкой.
Он затопал подошвами.
- Перестань визжать, говорю тебе!.. Аап-чхи! А что - отец у тебя жив?
- Мой бедный отец еще жив, синьор.
- Воображаю, каково будет узнать твоему отцу, что я на тебе изжарил кролика и двух цыплят... Аап-чхи!
- Мой бедный отец все равно скоро умрет от голода и холода. Я его единственная опора в старости. Пожалейте, отпустите меня, синьор.
- Десять тысяч чертей! - заорал Карабас Барабас.
- Ни о какой жалости не может быть и речи. Кролик и цыплята должны быть зажарены. Полезай в очаг.
- Синьор, я не могу этого сделать.
- Почему? - спросил Карабас Барабас только для того, чтобы Буратино продолжал разговаривать, а не визжал в уши.
- Синьор, я уже пробовал однажды сунуть нос в очаг и только проткнул дырку.
- Что за вздор! - удивился Карабас Барабас.
- Как ты мог носом проткнуть в очаге дырку?
- Потому, синьор, что очаг и котелок над огнем были нарисованы на куске старого холста.
- Аап-чхи! - чихнул Карабас Барабас с таким шумом, что Пьеро отлетел налево, Арлекин - направо, а Буратино завертелся волчком.
- Где ты видел очаг, и огонь, и котелок нарисованными на куске холста?
- В каморке моего папы Карло.
- Твой отец
- Карло!
- Карабас Барабас вскочил со стула, взмахнул руками, борода его разлетелась.
- Так, значит, это в каморке старого Карло находится потайная...
Но тут Карабас Барабас, видимо не желая проговориться о какой-то тайне, обоими кулаками заткнул себе рот. И так сидел некоторое время, глядя выпученными глазами на погасающий огонь.
- Хорошо, - сказал он наконец, - я поужинаю недожаренным кроликом и сырыми цыплятами. Я тебе дарю жизнь, Буратино. Мало того...
Он залез под бороду в жилетный карман, вытащил пять золотых монет и протянул их Буратино:
- Мало того... Возьми эти деньги и отнеси их Карло. Кланяйся и скажи, что я прошу его ни в коем случае не умирать от голода и холода и самое главное - не уезжать из его каморки, где находится очаг, нарисованный на куске старого холста. Ступай, выспись и утром пораньше беги домой.
Буратино положил пять золотых монет в карман и ответил с вежливым поклоном:
- Благодарю вас, синьор. Вы не могли доверить деньги в более надежные руки...
Арлекин и Пьеро отвели Буратино в кукольную спальню, где куклы опять начали обнимать, целовать, толкать, щипать и опятьобнимать Буратино, так непонятно избежавшего страшной гибели в очаге.
Он шепотом говорил куклам:
- Здесь какая-то тайна.